«Даже Намдаков достаточно поверхностно раскрыл тему»

– Булат, мы хотели бы поговорить с вами о татарской культуре глазами представителя городской татарской интеллигенции. Поэтому давайте начнем с конкретных городских сюжетов. У многих казанцев и туристов есть такое мнение, что Казани недостает татарского визуала. Вы согласны? И как это можно поправить с учетом, может быть, советского опыта, когда были популярны разные росписи, панно из смальты на национальные темы?

– Согласен, такого визуала в Казани недостаточно. Хотелось бы, чтобы было ощущение, что это именно столица Татарстана. Мы же и сами это заявляем, хотим как можно шире транслировать свою национальную культуру и в пространстве, и во времени, то есть в будущее.

В облике казанского Кремля эту задачу решить удалось, в остальном же мы видим стандартный для многих городов стиль современной архитектуры. Я даже не знаю, как его назвать… постиндустриальный, наверное.

Это, конечно, бывает красиво и эффектно, мне самому нравится это конструктивное начало – стекло, графичные линии. На фасадах спортивных сооружений, торговых комплексов часто присутствует какое-то интересное декоративное решение.

– Имеете в виду этот буквализм, когда, допустим, из фасада Центра тенниса торчит теннисная ракетка?

– Да, в том числе это. То есть такие штуки есть, но я не припомню, чтобы в них присутствовал национальный момент. Видимо, нет понимания, что архитектурное решение фасадов и силуэтов можно раскрыть с национальным уклоном. Ну и задачи такой перед архитекторами, скорее всего, не ставится. Я не знаю, кто все это делает, наверняка московские, а до последнего времени и европейские архитекторы. Может, и поэтому национального в этих проектах мало.

– Как и, скажем, в проектах того же Даши Намдакова. «Нацмена», но тоже не татарина.

– С ним та же история. Даши Намдаков – совершенно замечательный художник, мне он очень нравится, но видно, что в тему он не погружался. То есть он делает то, что делает, и всё.

– Это вы про «Чашу» и скульптуры вокруг нее?

– И про скульптуру «Каракуз», установленную в Альметьевске. Там как раз тема девушки-воительницы, которую я продвигал всю жизнь. Этот образ в итоге занял прочное место в национальном сознании.

Действительно, есть в легендах такой персонаж – Каракуз, это сподвижница Алтынчеч. Скульптура тоже красивая, но опять же видно, что там не было изучения булгарского костюма – военного, национального. Тем не менее я все равно за, она, повторюсь, красивая, и тема правильная. Однако, как видим, даже Намдаков достаточно поверхностно раскрыл тему.

С «Чашей» то же самое. Те же драконы и барсы берут начало из древнетюркского звериного стиля, но даже сам этот стиль здесь, на Волге, отличался от, например, сибирского.

– Был менее агрессивным?

– Да. Вспомните историю с «Хранительницей» Намдакова. Почему так получилось? Сама по себе скульптура просто шикарная, но было указание ее увеличить. Автор ее увеличил, и она стала жутковатой. Все-таки размер имеет значение. Художественный образ в монументальном виде и в виде маленькой статуэтки воспринимается по-разному.

«Драконы и барсы у «Чаши» берут начало из древнетюркского звериного стиля, но на Волге он был менее агрессивным»

Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»

«Не вижу разрыва между волжскими булгарами и современными татарами»

– Вы упомянули воительниц, и действительно, обращение к женскому образу почему-то именно в виде валькирии как будто стало общим местом в татарском изобразительном искусстве. С чем это связано?

– Я сам часто об этом думаю. Нужно ли это продвигать, не является ли это чем-то…

– Искусственным?

– Не искусственным даже, а вредным. Просто сейчас феминизм, который все мы в свое время приветствовали, обретает крайние формы, и это может вылиться во что-то нехорошее.

– То есть вы бы не хотели коннотаций с феминизмом?

– Нет, не хотел бы. Конечно, невозможно быть против движения за равноправие и социального равенства полов. Но есть же физические отличия, есть традиции, и они неспроста возникли. Они имеют смысл просто для выживания человеческого рода.

– Поэтому ваши воительницы – они какие? Женственные?

– Ну да. Мне некоторые даже ставят это в упрек – не может, мол, девушка держать такое оружие, оно для нее неподъемное. А у меня как раз и была такая задача. По крайней мере, я увидел эти легенды через некий контраст, диссонанс: вот теплые хрупкие девушки, которым совершенно несвойственно воевать, и вот они вынуждены взять в руки холодное оружие и встать на защиту Родины. Образ жертвенности усиливается, и подвиг становится вдвойне особенным. То есть здесь дополнительная трагедия, дополнительный конфликт.

– Перейдем к вашей очевидной симпатии к булгарской теме. Я заметил, что интерес к ней, как и склонность отождествлять себя с булгарами, распространен именно среди творческой интеллигенции. Но у историков другое мнение. Что вы условно отвечаете историку, который говорит вам: татары – наследники не столько Волжской Булгарии, сколько других исторических периодов?

– Я изучал этот вопрос и не вижу разрыва между волжскими булгарами и современными татарами. Мы говорим на том же языке, живем на той же земле, отмечаем те же праздники. Нардуган, Карга боткасы, Каз өмәсе и Сабантуй – это всё доисламские булгарские праздники, там нет никакого монгольского компонента.

В поэме Кул Гали «Сказание о Юсуфе» тот же язык, некоторые ее части в оригинале даже более естественны и понятны, чем современный литературный перевод. А Кул Гали писал еще до монгольского завоевания и на своем родном языке.

– А вы уверены, что это прямо булгарский язык?

– Конечно. Не думаю, что переписчики что-то присочинили на другом языке. В некоторых рукописях указано, что есть две редакции поэмы – 1212 и 1233 годов. Может быть, в 1233 году Кул Гали ее дополнял и перерабатывал. Во всяком случае, он был очевидцем шести походов монголов на Волжскую Булгарию до 1236 года, когда она пала.

У меня, кстати, есть такая иллюстрация в одной из книг. Вот (показывает): автор пишет, что сие сочинил немощный раб Божий Гали в таком-то году, в каждую строку вложил по 22 слога. Вот булгарский город, вот Идель, вот монгольские воины, которые уже стучат в ворота. Есть предположение, что Кул Гали погиб во время монгольского погрома в Биляре.

То есть наш язык не менялся. Как и наше самосознание, уклад жизни, основные занятия. Известный историк и археолог Альфред Халиков в частных разговорах был однозначно за булгарскую версию.

«Мы говорим на том же языке, что и волжские булгары. Живем на той же земле, празднуем те же праздники»

Фото: © Рамиль Гали / «Татар-информ»

«У русских сильна ассоциация Орды со злом, экзистенциальной угрозой»

– Но эти выводы он озвучивал в тот период, который можно назвать татарским историческим романтизмом и который давно закончился.

– Да, но ведь это не только Халиков. Даже в начале XX века, когда наш народ еще самоопределялся, булгаризм рассматривался как основная версия.

Кроме того, в булгаризме нет такого потенциала конфронтации, как в татаризме. Булгары живут вместе с русскими со времен Киевской Руси, это государство вместе строили и защищали славянские и тюркские народы. Берендеи, ковуи, торки – это все булгарские субэтносы. Хан Кубрат основывал древнерусские города, в том числе, по некоторым источникам, и Киев. И тем более Полтаву, где была его ставка. То есть мы с русскими сосуществуем на протяжении всей их истории. При этом у русских сильна ассоциация Орды со злом, экзистенциальной угрозой.

Так что татарская имперская концепция в конечном счете разрушительна. Нам ведь с русскими и дальше жить вместе.

Идеологи татаризма преподносят булгаризм как идею, которая нацелена на растаскивание татарского народа, на его разделение, но на самом деле она, если разобраться, несет в себе собирательное начало. Думаю, и сохранившиеся поволжские народы хорошо восприняли бы булгарскую идею совместного существования. Потому что, видимо, было что-то такое в булгарской традиции и в булгарском государстве, что позволило этим народам выжить и дожить до сегодняшнего дня.

– Вы думаете, татары еще вернутся к булгарскому проекту?

– Я на это надеюсь. Мне кажется, нашему народу еще предстоит сделать выбор в будущем.

– А по ощущениям, количество сторонников вашей концепции со временем увеличилось или уменьшилось?

– Мне кажется, их становится меньше. По крайней мере, в 1990-е булгарское движение было гораздо мощнее.

– Тогда все движения были мощнее.

– Ну да. Если бы тогда был объявлен референдум о переименовании и прошла какая-то дискуссия в СМИ, благодаря которой рядовые граждане просто задумались бы – обычно они все-таки живут своей жизнью, я не исключаю, что они проголосовали бы за переименование ТАССР в Булгарскую республику.

– Когда вас называют татарским художником, это не вызывает внутреннего протеста?

– Нет, я спокойно к этому отношусь, может, даже иронично. Не веду такой конфронтационной линии, как некоторые люди в булгарском движении, которые жестко отделяют себя от татар и конфликтуют.

«В Татарстане нет какого-то стабильного сообщества, в котором, скажем, работают коллекционеры, знающие художников. Все происходит достаточно случайно»

Фото: © Михаил Захаров / «Татар-информ»

«Покупают картину в Монако за бешеные деньги, чтобы похвастаться в своей тусовке»

– Несколько лет назад вы говорили, что арт-рынок в Татарстане неразвит. Что-то изменилось за это время?

– Есть положительные моменты, но в целом тенденция сохраняется. Какого-то стабильного сообщества, в котором, скажем, работают коллекционеры, знающие художников, нет. Все происходит достаточно случайно. Картины обычно покупают или по случаю – как подарок, или спонтанно, просто потому что вещь понравилась. Нет такого, чтобы покупатель изучал, какие у нас есть художники и что стоит покупать, а что нет. Хотя найти информацию сейчас несложно, все есть в интернете. Необязательно общаться напрямую с художниками, экспертами или читать справочники. Тем не менее этого не происходит.

– Может быть, татарстанская элита интересуется нашим искусством, разбирается в нем?

– В подавляющем большинстве, наверное, нет. У меня вообще глубокое разочарование по этому поводу. Может быть, поэтому я и отстранился от выставок и проектов, от всей этой движухи.