— Жители деревни Квардавозь знают, что живут по соседству с восходящей звездой новой волны российского совриска? Какова их реакция?

— В последний мой приезд, буквально в эти выходные, там собирались деревенские на День пожилых, я тоже решил заглянуть. Мы ели табани (удмуртские лепешки — прим. ред.), и они начали разговаривать со мной. Спрашивают: «А что ты такое рисуешь? Объясни нам». Я не смог толком объяснить (смеется). Тогда они начали перечислять: «Ты рисуешь портреты, пейзажи?» Нет, это нечто иное! Они сидят и дружно рассуждают: «Ты везде пиши, что родом из деревни Квардавозь, ты должен нас популяризировать». От них исходит поддержка, хотя односельчане и не понимают, наверное, до конца то, чем я занимаюсь. Они говорят, что им нужно какое-то визуальное доказательство того, что мое искусство существует. Для них выложить в социальные сети фотографии с выставки не аргумент.

— Ты бы мог провести персональную выставку у себя в деревне, чтобы они увидели. Там наверняка есть Дом культуры.

— Да, я думаю об этом.

— Сам ты признаешься, что интерес к национальному колориту пришел не сразу, в твоем детстве этого не было. Хотя, казалось бы, городские дети реже сталкиваются с традициями малых народов. Разве в удмуртской деревне не больше шансов этим проникнуться?

— У нас иная ситуация. Мы живем в северном районе — если у нас и существуют какие-то национальные традиции, то они суперхристианизированы, русифицированы и ничего чисто удмуртского нет. В детстве я говорил с родителями, друзьями и родственниками на родном языке, а все остальное узнал, когда в пятом классе меня отправили в республиканский удмуртский лагерь. Там я увидел, что есть другие удмурты — они могут носить национальную одежду, знают традиционные танцы и песни. А я лишь мог с ними поговорить на удмуртском и ничего о нашей культуре не знал! Поэтому в своем творчестве я изображаю элементы, которые являются частью удмуртов и частью меня, но они появились в моей жизни гораздо позже, уже в осознанном возрасте.

Серия «Удмуртки», представленная в галерее «БИЗON» на выставке «Свои: выход из-под контроля». Агафонов признается, что ему нравится удмуртский костюм. Он очень продуманный, удобный, яркий и красивый

— Мне очень нравится концепция в серии «Удмуртки» — ты рисуешь маленькие фигурки героев в национальных костюмах на черном фоне. С одной стороны, получаются камерные работы с акцентом на удмуртском колорите, но также мы задаемся вопросом: не поглотит ли их в эпоху глобализации это черное обезличенное нечто? К тебе изначально пришла такая концептуальная идея или уже после создания серии?

— Я не любитель, когда люди закладывают в свои работы монументальный смысл. Мне интересно смотреть на работы коллег, а уже потом читать, что автор имел в виду. Не хочется навязывать зрителю те или иные интерпретации. Перед первой персональной выставкой в Ижевске мы прорабатывали концепцию, напридумывали какую-то чушь…

Я тогда сказал, что мы не будем делать никаких разъяснений — просто представили работы, дали им название и все. Когда эти произведения отправились на выставку в Казань, мне показалось, что нужно дать зрителям больше вводной информации. Кстати, объяснение, о чем мои работы, оказалось простым — в первую очередь они про меня, про поиск удмуртского в себе. Да, здесь нет глубокой философии, но в этой простоте, наверное, весь смысл.

— Ты бы мог создать точно такую же серию с татарским либо чувашским национальным колоритом? Ощущаешь внутреннюю связь тюркских культур?

— Да, особенно сейчас, когда я стал чаще бывать в Татарстане. Иногда даже возникает ощущение, что национальное культурное движение в соседних регионах мне ближе — в Удмуртии оно стало каким-то чересчур понятным, я уже могу расширить угол обзора. Татарская культура как будто бы богаче — при этом внутренне понимаю, что она такая же родная, но при этом не моя. Такие вот странные чувства.

— То есть в перспективе мог бы свое творчество расширить в тюркское?

— Мне нравится, как переплетается татарское с башкирским, например. Не понимаю, когда люди бьют себя в грудь и твердят: «Нет, это только наше!» Не вижу в этом никакого смысла. Здорово, когда разные национальности могут работать сообща, создавать что-то новое — особенно сейчас, когда все перемешаны. У меня есть знакомые, которые идентифицируют себя наполовину удмуртами, наполовину татарами, они впитывают обе культуры.

— Как оцениваешь состояние современного искусства в Удмуртии (в Казани или Уфе есть сразу несколько институций)? А вот, приезжая в Ижевск, куда мне идти?

— После слов, которые я сейчас скажу, меня побьют местные художники, но здесь все очень однотипное, словно ничего не происходит. Вот недавно ZAMAN (музей современного искусства и культурная институция, базирующаяся в Уфе, — прим. ред.) приезжал в Ижевск и делал выставку с местными художниками, раскрыв их по-особенному. Это совершенно другой уровень! В Удмуртии каждый художник работает в своем замкнутом мире, есть ощущение разобщенности, они не умеют кооперироваться и делать совместные проекты. Наверное, поэтому у нас и нет институции, которая бы могла популяризировать современное искусство в регионе.

Работа «Ныл» («Девочка»), представленная в галерее «БИЗON». Агафонов считает, что скейт отлично дополняет удмуртский костюм: «Одно не исключает другое, а второе может идти в ногу с новым»

— Тем не менее твоя первая персональная выставка прошла именно в Ижевске, а потом уже в Казани.

— Да, но при этом в Удмуртии я не ощущаю такого интереса к своему творчеству. Когда приехал в Татарстан, был удивлен, что местное творческое сообщество так меня поддерживает, ведь я не был для них полноценно своим.

— И какая была обратная связь после твоей персональной выставки в Нацбиблиотеке?

— В Ижевске я получил отклик преимущественно от своих друзей, а в Казани со мной впечатлениями делились весьма продвинутые и уважаемые люди. У меня даже было смутное подозрение: «А в чем подвох?» Я не знал, что татарский народ переживает точно такие же проблемы, что и удмурты, — они связаны с поиском самоидентичности, поддержанием и развитием своей культуры в эпоху глобализации. Был очень удивлен, выяснив, как много у нас точек соприкосновения, поэтому жаль, что многие мои коллеги в Удмуртии предпочитают творческую самоизоляцию.

Произведение «Кызь куинь» («Двадцать три») было представлено на ярмарке молодого искусства blazar в Москве. На картинке изображены удмуртки, прыгающие через смотанные домотканые ковры. Так они веселились во время стирки

«Московская публика каким-то удивительным образом прониклась моим обращением к своим корням»

— То есть ты нашел универсальный язык, которым самовыражаешься, — он может быть услышан на самых разных уровнях, территориях, вне зависимости от национальной принадлежности. Но для тебя тогда, наверное, еще большей неожиданностью стала реакция московской публики. Не знаю, ожидал ли ты, что твою заявку одобрят на ярмарке современного искусства blazar. Для тебя вообще стало неожиданностью, что удмуртские мотивы будут столь благосклонно приняты в столице, а тебя назовут одним из хедлайнеров ярмарки?

— По правде говоря, я толком не знал, что из себя представляет ярмарка blazar, когда отправлял туда заявку. Очень удивился, когда ее одобрили, и только тогда начал понимать масштаб происходящего. Еще одной неожиданностью стало письмо от редактора популярного издания The Blueprint — они включили меня в список авторов, на которых следует обратить особое внимание. Это напоминало счастливую череду случайностей, но на самой ярмарке я понял, что московская публика каким-то удивительным образом прониклась моим обращением к своим корням, им явно откликается этот посыл.

— Удалось продать свои работы на ярмарке?

— Да, были хорошие продажи. Я приехал на открытие вечером, а на стенде вместо четырех работ висят только три. Кураторы ярмарки объяснили, что недостающую картину уже купили. Ее я не успел увидеть на стенде, в тот же вечер купили еще две, осталось всего одно произведение на стенде.

— А какие работы купили?

— Купили маленькую работу «Бергаса», на ней две удмуртки кружатся в танце, приобрели большое полотно с удмуртками, которые прыгают через коврики, и работу с корытом, где нарисована мама.

— Да, у тебя ведь есть фишка, когда ты наносишь живопись на необычные объекты. На blazar ты продал корыто, на выставке в «БИЗONe» представлен скейтборд…

— Мне нравится давать вторую жизнь повседневным вещам, у которых есть своя история. Скейтборд я купил, когда был подростком. Мы недавно обсуждали это с мамой — она считала это импульсивной покупкой, ведь ездить я на нем так и не научился, он просто валялся у нас в гараже. Однажды я был на съемках клипа в качестве фотографа и художника-постановщика, мы снимали удмуртских девушек в национальных платьях. Одна из них, актриса ижевского театра Les Partisans, каталась на скейте по городу в три часа утра. Когда я ее сфотографировал, то вспомнил о своем скейте, и получилась работа, которая сейчас экспонируется в «БИЗОNe».

Еще одна работа, презентованная недавно московской публике, — «Бергаса» («Кружась»)

«По возвращении в Россию мозг начал совершенно по-другому работать!»

— Насколько я знаю, у тебя был необычный творческий путь. Сначала ты отучился на стоматолога, правильно?

— Все ошибочно думают, что в какой-то момент я резко переключился на творчество, но оно было со мной всегда. Я много лет занимаюсь фотографией, ходил в самые разные кружки, работал волонтером. Даже родители задавались вопросом, получится ли у меня доучиться и стать стоматологом. Они всегда знали, что я могу и не стать врачом.

— Также ты какое-то время интересовался фешен-индустрией. Благодаря этому ты пришел к росписи по ткани?

— В том числе. Начал расписывать ткани, когда еще учился в университете. Позже, когда я уже работал стоматологом, узнал, что у нас в поселке художник-модельер Надежда Касаткина занимается национальной тематикой, и начал работать в ее мастерской. У нее есть театр моды «Питыран», там же есть взрослая школа моделей и для детей, они принимают участие в показах. Раз в полгода мы придумывали новую коллекцию одежды с национальным колоритом. Так мы развивали у подростков чувство стиля и параллельно знакомили их с этникой.

— А у этой истории есть выхлоп? Ваши коллекции выходят на федеральный или международный уровень?

— Это чистый энтузиазм, но мы пытаемся показывать свои последние коллекции за пределами Удмуртии. Минувшим летом ездили в Барнаул, возили туда свой удмуртский мерч. И вновь были хорошие отклики в другом регионе, притом что у себя на малой родине мы получаем мало поддержки.

— Следишь за творчеством художников из Татарстана?

— В Татарстане я больше слежу не за художниками, а за музыкантами. У меня в плейлисте много современных татарских исполнителей. Мне нравится группа «Оммаж», АИГЕЛ я слушаю очень давно. Недавно посмотрел фильм «Микулай» — так здорово, что кино из Татарстана постепенно выходит в широкий прокат. Сейчас вышла лента «Бери да помни» — я пока не смотрел, но слышал много хороших отзывов. Мне кажется, что молодые кинематографисты из национальных республик научились говорить универсальным языком на темы, которые значимы на местах и находят преданных зрителей в других регионах.

— Относительно текущей ситуации — кто-то из творческих людей на фоне происходящих событий уходит в свою внутреннюю Монголию, а кто-то, напротив, активно включается в актуальную повестку. Тебе какая позиция ближе?

— Летом прошлого года я перестал быть стоматологом и был в апатии, потому что не понимал, куда двигаться дальше. В сентябре я уехал в Казахстан, а затем в Турцию, и это, как ни странно, дало толчок моему творчеству. Несмотря на стресс, я там получал колоссальное удовольствие, и по возвращении в Россию мозг начал совершенно по-другому работать, я мог генерировать идеи, даже не прикладывая к этому особых усилий. Ложусь спать, например, а мне приходит идея со скейтбордом — я ее записываю и сразу же утром начинаю делать. В итоге все работы друг за другом появились. Временный переезд и стресс стали для меня своеобразным двигателем.