Точнее, на сцене Государственного Большого концертного зала имени Салиха Сайдашева одновременно блистали Государственный симфонический оркестр РТ под руководством их главного дирижёра Александра Сладковского, пианист-виртуоз Денис Мацуев и непревзойдённая в своём мастерстве перевода с языка музыки на разговорный язык музыковед Ирина Тушинцева.
Едва появившись на главной концертной сцене Республики, Тушинцева сразу же приковала к себе внимание: настолько сильна её харизма. Талантливый музыковед и ведущая музыкальных программ радио «Орфей», настолько влюблена в мир музыки, что те «арки», которые она перекидывает между исполнителями и слушателями в своих вступительных историях, не оставляют никого равнодушными. Одни восхищаются её умением просто и ярко раскрыть душу музыкального произведения, другие ругают её за публицистичность изложения и «околомузыкальные» блуждания. Но и те и другие сходятся в одном – в оценке оригинальной индивидуальности Ирины Тушинцевой.
Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень». Это я не об Александре Сладковском и Денисе Мацуеве. Это про композиторов, произведения которых составляют основу нашей сегодняшней встречи. Сергей Рахманинов в первом отделении и Игорь Стравинский – во втором. Казалось бы, более разных композиторов трудно себе представить, – несколько интригующе начала она. А затем масштабно, с охватом биографических данных и различных мнений о личности и творчестве двух великих людей, творивших на изломе исторической эпохи, изложила суть музыкального текста произведений. Да так, что и профессионалам, и малоопытным слушателям было любопытно следить за изгибами её мысли.
Фортепианный концерт № 3, ре минор, opus 30, Сергей Рахманинов закончил летом 1909 года. И критики с восторгом приняли его, отметив, что «талант композитора так же свеж, ясен, как он был свеж и ясен в лучших вещах Рахманинова». А сам Сергей Васильевич, рассказывая о «муках творчества», признавался:
Я хотел „петь“ мелодию на фортепиано, как её поют певцы, – и найти подходящее, вернее, не заглушающее это „пение“ оркестровое сопровождение. Вот и всё!»
В репертуаре Дениса Мацуева это произведение уже давно. Оно растиражировано разными форматами записи – и аудио, и видео. Кстати, впервые пианист сыграл Третий фортепианный Рахманинова в четырнадцатилетнем возрасте, а его казанский концерт состоялся сразу же за его сорок шестым днём рождения. Но каждый раз Денис Леонидович наполняет прославленный Концерт новым настроением. Вот и на сей раз музыка прозвучала несколько неожиданно для искушённых слушателей. Было ощутимо, что Мацуев не расположен к «пению» – его терзали какие-то раздумья, он погрузился в них, он мучительно искал ответ на невысказанный вопрос.
Мелодизм первой части, обозначенной композитором «allegro ma non tanto», что означает «быстро, но не слишком», лишь подчеркнул тонкость произнесения текста, филигранно прочувствованную артикуляцию, безошибочное чувство стиля, присущие и Мацуеву и Сладковскому, их умение дышать в унисон.
То, что касается, нашей дружбы и нашего взаимодействия с этим оркестром, – мы разговариваем на каком-то уже «химическом» уровне. Да, у нас репертуар, который мы сыграли уже сотни раз по всему миру. Но здесь есть и нечто иное: не просто сыграть ноты, а создать вместе музыку, – приоткрыл секреты Денис Леонидович.
Затаённые переживания Рахманинова, его лирическая скорбь, заключённая в темах Третьего фортепианного концерта, удивительно точно соответствовали душевному настрою пианиста-виртуоза, – Мацуев лишь слегка покачивался, когда с неистовой интенсивностью наносил яростные удары по клавиатуре. В своё время The Cincinnati Post рекомендовала покупать билет в левой стороне симфонического зала, чтобы воочию увидеть «силу и щедрость» Мацуева. Думается, что подобные рекомендации не лишни для тех, кто действительно хочет в полной мере насладиться специфической и очень зрелищной игрой Дениса Леонидовича. Характеризуя музыканта, The Washington Post отметила:
Абсолютная сила пианиста, способного победить самую технически сложную музыку в репертуаре». И иронически добавила: «Надеюсь, пианино скоро снова почувствует себя лучше».
Но если бы эти же музыкальные критики взялись описывать нынешнее выступление Мацуева в Казани, им пришлось бы признать, что, несмотря на поразительное проявление мускулов и скорости, инструмент не пострадал. Только к финалу рахманиновского Концерта для фортепиано с оркестром № 3 Денис Леонидович не смог сдерживать свою внутреннюю энергию, полную неистовых пробежек эластичных пальцев по клавиатуре и импульсивных взлётов корпуса, по-прежнему сохраняющего железную прямизну.
Ретранслятор… Это хорошее слово, чтобы описать исполнителя, – соглашается со мной пианист. – Он проводник через время. Его задача – донести до слушателя, который приходит на концерт, мысли композитора, который написал это произведение много лет назад, через себя, через свою душу, через своё сердце, через интерпретацию. И он высказывается через произведение. Кто-то стремится выполнить каждое указание композитора, сыграть «без отсебятины». А я считаю, что любой талант имеет право высказаться. Я не очень люблю говорить о своей игре. Пускай об этом говорят публика и критики. Но я стараюсь, чтобы то озарение, которое приходит на концерте, эта спонтанность, эта незапланированность, они меня не покидали. Это, пожалуй, самое главное.
Внезапное озарение во время концерта посещает Мацуева достаточно часто. Может быть, потому и возникает некоторая разорванность в интерпретации, некое ощущение противоречивости при прослушивании сыгранного им. Но, как ни странно, это становится достоинством «живого» исполнения, придаёт некую мистическую окраску – словно ты присутствуешь при рождении этого музыкального текста, и Мацуев только здесь и сейчас, и только тебе приоткрывает свою душу.
Конечно, когда Щедрин сидит в зале, а ты играешь его музыку, особые эмоции. Мне интересно, что было бы, если бы Рахманинов зашёл на наше выступление. Любопытное ощущение, – в глазах Мацуева появляется чертовщинка. – Когда ты общаешься с композитором во время репетиции, это особая «химия», особая «кухня», которая доставляет не только удовольствие, но и мастер-класс. Все концерты, которые я сыграл с композиторами, которые писали для меня, которые сидели в зале на репетициях и концертах, я помню до каждого мгновения. И мне интересно, что бы мне сказал Людвиг ван Бетховен на моём концерте. Или Сергей Васильевич Рахманинов…
Мощная волна нарастания эмоций достигает своего апогея, последний размашистый удар по клавиатуре, резкий пианизм Мацуева обретает привычную силу, громкость и скорость возросли до предела – и Денис Леонидович взлетает с банкетки, хватает платок, чтоб смахнуть пот с лица, растерянно кланяется оркестрантам, поднимается на подиум к Сладковскому, обнимает его, что-то шепчет на ухо, и во всём этом чувствуется выдох облегчения…
Публика неистовствует. Мацуев постепенно приходит в себя, кланяется, пожимает руку первой скрипке, стремглав уносится за кулисы, так же стремительно вновь выбегает на поклон и, наконец, уверенно и привычно садится за рояль.
Если программа заявлена, то я играю то, что заявлено, тут отклонений быть не может, – улыбается Мацуев. – Но что я сыграю на bis… Здесь есть отдельная интрига. У меня запас на пальцах как минимум сто bis’ов. И что я буду играть конкретно сегодня – я не знаю. И решаю только в тот момент, когда сажусь на банкетку.
Его нынешний bis оказался своеобразным приветом из блистательного концерта начала минувшей недели. Только тогда рахманиновский Вокализ, орus 34, № 14, прозвучал в оркестровом варианте, а теперь в фортепианном. И все критики, присутствовавшие на выступлении, словно под копирку занесли себе в блокноты «безусловный фортепианный хит прозвучал нежно и проникновенно».
Между тем, возникало ощущение, что пианист-виртуоз во время исполнения был мыслями где-то в другом месте. Это и неудивительно. Когда затихли последние аккорды этого завораживающего своей красотой произведения, оставалось три четверти часа до взлёта самолёта, на котором Денис Мацуев должен был покинуть Казань. И сколько бы ни аплодировала публика, он уже физически не успевал подарить меломанам ни одного дополнительного звука.
Второе отделение было отдано музыке из балета Игоря Стравинского «Весна священная».
Сегодня ровно десять лет, как мы в нашей новейшей истории сыграли музыку этого балета. Времени уже так много прошло, есть что вспомнить. Мы исполняли эту партитуру в конце нашего первого концертного сезона, и я очень рад тому, что она у нас в репертуаре. Мы будем записывать её на Sony под лейблом Татарстана и весь мир услышит её, – объявил публике Сладковский.
В планах Государственного симфонического оркестра Республики Татарстан на это лето – запись всех симфоний Бетховена и музыки из балетов Стравинского «Петрушка», «Весна священная» и «Жар-птица». Это действительно серьёзное заявление о блестящей исполнительской форме наших музыкантов.
Картины языческой Руси родились в воображении Игоря Стравинского в начале 1910 года. Сцена священного языческого ритуала, когда мудрые старцы сидят в кругу и наблюдают предсмертный танец девушки, которую они приносят в жертву богу весны, чтобы снискать его благосклонность, и стала сюжетом скандального произведения. По словам композитора, которым, впрочем, не вполне можно и доверять, образ молодой девушки, кружащейся в исступленном танце перед старцами и, в конце концов, падающей в изнеможении, явился ему во сне. А вот художник Николай Рерих клятвенно заверял, что это он принёс сюжет Стравинскому, доказательством чему могут служить архивные документы, согласно которым Рериху был выплачен гонорар как автору либретто «Весны священной».
В этой запутанной истории для нас главное, что произведение это всё-таки появилось на свет. В Мариинском театре этот балет идёт в осовремененной хореографии Вацлава Нижинского. Получился, по мнению критиков, вполне себе мейнстрим, грубый, мясной, но всё же в рамках пристойности, как хореографической, так и общей.
У нас балет идёт в хореографии художественного руководителя и главного дирижёра Государственного симфонического оркестра РТ Александра Сладковского. Он же – главный и единственный исполнитель всех ролей. По-иному я не могу воспринимать то действо, которое вот уже десять лет растёт и развивается на наших глазах.
Это не просто исполнение музыки, ставшей в интерпретации симфоников гипнотической, всё себе подчиняющей, колоссальной мощи и энергетики, – это спектакль, сыгранный дирижёром, становящимся то племенем согнутых, как бы придавленных к земле людей, то демонстрирующими языческо-мужское молодечество парнями, то вешними девушками, водящими хороводы…
Правда, на этот раз Александр Витальевич был предельно сдержанным в пластическом проявлении эмоций. Убрав избыточную театрализацию из своих манипуляций, он превратил «Весну священную» в непрерывное движение мысли, выраженной в стихийно-импровизационных звуках самой природы. Прошлое, настоящее и будущее внезапно слились в равномерной пульсации ритма – биения сердца, то ли нашего, то самой Вселенной. И неукрощённая стихия, ставшая стержнем балетной музыки Стравинского, вдруг стала послушной мановениям дирижёрской палочки.
Последний штрих Сладковского, последний вихревой росчерк его руки – и всё смолкло.
Переждав овации и поблагодарив оркестрантов, Александр Витальевич неожиданно обратился к слушателям:
А сейчас мы хотим вам сыграть нормальную музыку. «Танец семи покрывал» из оперы Рихарда Штрауса «Саломея».
Публика охотно откликнулась на шутку маэстро дружным смехом. Хотя, быть может, не все и поняли, что шутка заключалась в самом определении – «нормальная». Не такая уж она и нормальная. И тоже вызвала немало яростных споров, когда композитор решил в качестве кульминации оперы поставить балетный номер. Да и сюжет этого балетного номера не такой уж и нормальный: скидывая с себя одно за другим семь покрывал, Саломея обнажает не только себя, но и тёмные страсти, всё больше захватывающие душу царя Ирода. Это сейчас мы воспринимаем штраусовскую «Саломею» как «нормальную».
Пространство тьмы и эротики Сладковский и его музыкальная армия соткали из взмывающих вверх созвучий струнных и деревянных духовых, а медные духовые словно олицетворяли снисхождение в глубины сладострастия. И было в этом какое-то волшебство, дополнявшееся магическим блеском запонок при напористых взмахах рук дирижёра.
Как волшебным показалось и обилие пышных букетов красных роз, которые несли и несли восторженные казанцы Александру Сладковскому.
Зиновий Бельцев.
