Ректор Казанской консерватории поделился мнением о целесообразности создания татарского музыкального театра и рассказал об опасности утраты архива национальных композиторов

       

– Вадим Робертович, думаю, всех нас можно поздравить с тем, что вы назначены ректором Казанской консерватории. В этом интервью мы прежде всего хотели бы вас представить нашим читателям. Конечно, та часть нашей аудитории, которая получала начальное музыкальное образование в Татарстане, вас знает в первую очередь как автора учебника «Татарская музыкальная литература». Во-вторых, вы правнук известного татарского общественного деятеля и друга Габдуллы Тукая Махмуда Дулат-Али. 

 Да, с 1995 года во всех музыкальных школах Татарстана предмет «Татарская музыкальная литература» изучают по моему учебнику. Он сначала был в двух частях, тоненький, затем был издан в 500 страницах. Других учебников по татарской литературе в наших музыкальных школах пока нет.  

А что касается личности Махмуда Дулат-Али, то в Ново-Татарской слободе Казани есть улица Дулат-Али. Эта улица названа в честь моего прадеда – общественного и политического деятеля Махмуда Дулат-Али. Он сам жил на этой улице. Его отец Габделвахит Галиев был муэдзином. Жили в довольно богатом доме. Сейчас на этом месте есть частные дома, но нашего нет. Наш дом не сохранился.

Дулат-Али – это революционный псевдоним. Наша настоящая фамилия – Алиевы или Галиевы. Это вопрос русской транскрипции. На некоторых старых фотографиях с прадедом написано: Махмут Гали.

«С 1995 года во всех музыкальных школах Татарстана предмет «Татарская музыкальная литература» изучают по моему учебнику» / Фото: Владимир Васильев

Махмуд Дулат-Али очень активно участвовал в тех процессах, которые среди татарской интеллигенции развернулись в предреволюционные годы. Наши близкие родственники – Ямашевы. Под влиянием Хусаина Ямашева, хотя мы сейчас не знаем, кто на кого влиял, мой прадед увлекся идеей революционной борьбы. Он сочувствовал коммунистическому революционному движению. И уже после революции был избран председателем Мусульманского бюро Казанского губкома РКП(б). 

Габдулла Тукай дружил и с Хусаином Ямашевым, и с Махмудом Дулат-Али. Это подтверждается документами. У нас в семье хранилась фотография с автографом Тукая, которая была адресована моему прадеду. Тукай собственноручно подписал на обороте фотографии: «На память моему товарищу Махмуду». Когда я был маленький, это фото еще было у нас. И моя бабушка – дочь Махмуда Дулат-Али – показывала его и говорила, что это фото Тукая. То есть еще до того, как я начал читать стихи Тукая, я держал подписанную им фотографию в руках. Помню, были его личные вещи в нашей семье. Походный короб плетеный. Мы эту фотографию и другие личные вещи поэта передали Национальному музею РТ. Моя бабушка – заслуженный врач Татарстана Назира Махмутовна Дулат-Алиева приняла такое решение. 

Эти вещи оказались у нас потому, что в 1910 году Тукай несколько месяцев жил во флигеле дома моего прадеда. Нам, конечно, хотелось, чтобы и дальше они оставались в семье, но бабушка сказала – так нельзя, вещь, принадлежавшая Тукаю, должна принадлежать всему народу. 

 Какие-то воспоминания сохранились в семье о Дулат-Али и Тукае?

 О друзьях своего прадеда я сейчас узнаю через других исследователей. Среди них были Мулланур Вахитов, Фатих Амирхан и его родственники, у нас есть фото нашего прадеда с родственниками Амирхана. Прадед также общался с Габдуллой Кариевым, труппой «Сайяр». Писательница из Челнов Айгуль Ахметгалиева во время работы над романом о Сахипжамал Гиззатуллиной-Волжской звонила мне, присылала вопросы. По каким-то документам она узнала, что они были близко знакомы, и думала, что я могу что-то рассказать. Все, что я знаю, – через мою прабабушку Нагиму. Она была женой Махмуда Дулат-Али. Я хорошо ее помню. Потому что моя прабабушка не была похожа на тех, кого я видел в школе, на улице, в телевизоре. Она всю жизнь писала арабским шрифтом. Свое обращение в 70-х годах в Верховный Совет РСФСР она тоже подписала арабским шрифтом. Она читала намаз. Хотя мы жили не вместе, я приходил к ним и видел все это.

«Моя прабабушка не была похожа на тех, кого я видел в школе, на улице, в телевизоре» / Фото: Салават Камалетдинов

Наки Исанбет вспоминал интересную историю, связанную с Тукаем и Махмудом Дулат-Али. Друзья хотели познакомить Тукая с девушкой, пригласили ее в гости, в дом моего прадеда. Она принесла губадию, на которой вензелем из теста были выложены первые буквы имен Габдулла и Махмуд. Эти воспоминания опубликованы.

 Но потом Махмуд Дулат-Али уехал в Башкирию и там, где-то в районе Баймака погиб… 

 Да, это была очень трагическая история, уже после революции. Его отряд попал под засаду анархистов. Дулат-Али был направлен на работу в башкирский совнархоз. Весь отряд был расстрелян. Мы знаем, где это произошло. Там установлен памятник. Он очень рано погиб. Всего на 5 лет пережил своего товарища Тукая.

 У него к тому времени уже была семья?

 Да. Наша прабабушка Нагима осталась с тремя дочерьми. Впоследствии две дочери Махмуда Дулата-Али – Ляйля и Назира жили в Казани, третья – Марьям – в Астрахани. Моя бабушка Назира Махмутовна, ветеран Великой Отечественной войны. Причем из трех дочерей только она сохранила фамилию. Иначе фамилия исчезла бы. Остальные поменяли, она сохранила. Потому что она очень серьезно относилась к фамилии отца.

Она рассказывала интересный случай. В 30-х годах один из руководителей республики Динмухаметов сказал моей бабушке, активной комсомолке, мол, почему ты – Дулат-Алиева? Надо убрать одну часть, достаточно и Алиевой. Моя бабушка сказала, что нет, не надо: «Мы же не убираем “дин” из вашей фамилии». Она крепко держалась за фамилию, оставшуюся ей от отца.

 Вадим Робертович, вы решили заниматься музыкой, изучать музыку. Откуда такой выбор? В семье были музыканты?

 У нас всегда пели и слушали, ценили хорошую музыку. У бабушки был хороший голос. Мои бабушка и дедушка слушали Ильгама Шакирова, Фариду Кудашеву, Зухру Сахабееву, Хайдара Бегичева. Любили песни Сайдаша, Мансура Музаффарова, Джаудата Файзи, Рустема Яхина. Но не эстраду. Когда по телевизору начиналась эстрада, сразу же выключали, говорили, что от нее голова болит.

«У нас всегда пели и слушали, ценили хорошую музыку» / Фото: Владимир Васильев

В роду у нас музыкантов не было. Но и я не только музыкант. В первую очередь я ученый и организатор. Мне всегда было интересно изучать музыку и писать о ней так, чтобы другим было интересно читать. Потому что о музыке редко пишут так, чтобы было и понятно, и не скучно.

Учебник «Татарская музыкальная литература» я писал несколько лет. Это самая простая, на первый взгляд, из моих книг, но дольше всех я писал именно ее. Потому что там нужно было думать над каждой фразой, над каждым словом. Научная статья пишется гораздо быстрее: она же для специалистов, а они и так поймут. 

Я считаю, что моя главная задача – сохранять историю татарской музыки, писать так, чтобы татарскую музыку знали и могли понять, и не только у нас, но и за пределами республики. А для того, чтобы было интересно читать людям разных национальностей, нужно рассматривать культуру любого народа в контексте мировой музыки. И тогда ты поймешь, чем она отличается от всех остальных.

 Может быть, этот учебник пора уже переиздать. Его сложно найти, помню, я его долго искала для дочери.

 Его все скачивают из интернета. Чтобы прекратить, наконец, пиратское скачивание, я решил разместить учебник на разработанном мной портале «Век татарской музыки» / «Татарстан аһәңнәре» – электронную версию можно взять оттуда. Юридические вопросы решены, скоро он будет для всех доступен. Там о традиционной татарской музыке, о татарских композиторах, начиная от Габяши и заканчивая современностью.

«Композитор очень важный человек в любой национальной культуре»

 И кто у нас там самые современные композиторы?

 Рашид Калимуллин, Шамиль Шарифуллин, Резеда Ахиярова, Масгуда Шамсутдинова. Учебник я закончил в 2007 году.

 А когда смогут войти такие, как, например, Эльмир Низамов?

 Учебник – это не публицистическая статья. Здесь нужно написать о композиторе как о состоявшейся странице истории, нужна все-таки дистанция. Калимуллин, Шарифуллин, Резеда ханум Ахиярова, Масгуда ханум Шамсутдинова – к тому моменту уже отметили свои полувековые юбилеи, на тот момент они были уже состоявшимися композиторами. Уже было понятно, какой вклад они внесли в историю татарской музыки, какую новую страницу открыли. Шамиль Шарифуллин умер в 2007 году. Они наши современники, поэтому о них было написано не так, как о предыдущих поколениях, а в формате очерка в разделе «Традиции и современность». Думаю, рано еще нашим молодым композиторам быть в учебнике. Не торопитесь туда попасть! Успеете. Работайте, творите!

«Учебник – это не публицистическая статья. Здесь нужно написать о композиторе как о состоявшейся странице истории» / Фото: Салават Камалетдинов

Кстати, раз мы заговорили о молодых композиторах, одним из первых моих организационных решений в качестве ректора консерватории было восстановить отдельную кафедру композиции. На протяжении многих лет в Казанской консерватории отдельной кафедры композиции не было. Была кафедра теории музыки и композиции. Заведовал кафедрой музыковед, не композитор. Мы обсудили эту ситуацию с Эльмиром Жавдетовичем Низамовым. Я предложил восстановить кафедру композиции как самостоятельное подразделение. Это решение должно еще вступить в силу. В нашем вузе окончательное решение принимает ученый совет. Он соберется, когда мы начнем учебный год. Я уверен, что ученый совет поддержит это предложение, потому что необходимость современного развития композиторского творчества не вызывает сомнений. Композитор, на мой взгляд, очень важный человек в любой национальной культуре. Он создает актуальный национальный музыкальный язык. И кафедра композиции должна идти в ногу со временем. Здесь нельзя отставать.

 Вадим Робертович, хотелось бы узнать ваше мнение о перспективах создания татарского национального музыкального театра. Вроде бы его необходимость не вызывает сомнений, и когда стало известно о переезде Камаловского театра в новое здание, эта идея, мне кажется, зазвучала еще настойчивее. Ведь есть вероятность того, что старое здание камаловцев отдадут под музыкальный театр. 

 Это непростой вопрос, я имею в виду не здание, а сам музыкальный театр. Музыкальный театр очень старый вид искусства. В спектаклях музыкального театра музыка играет очень большую роль, но в нем есть и разговорные эпизоды. В XIX веке в музыкальном театре шли оперетты, водевили, у немцев зингшпили, в каких-то странах - музыкальные комедии. На Востоке, в мусульманских странах одним из перых жанров искусства нового времени был именно музыкальный театр – в Турции, Сирии, Египте. Национальная культура нового времени у многих народов начинается с музыкального театра. В Татарстане это в первую очередь Салих Сайдашев. Музыкальные драмы, комедии. 

Но, заметьте, для того, чтобы поставить эти спектакли, Сайдашеву не нужен был отдельный музыкальный театр. Они прекрасно шли в драматическом театре.

Затем, по западному образцу, музыкальный театр стал ассоциироваться с мюзиклом, опереттой, водевилем. А что, у нас, у татар, так много мюзиклов, водевилей, оперетт? Что мы будем ставить в музыкальном татарском театре? Из чего будет формироваться сезон этого театра? Давайте сразу вместе с вами набросаем. Давайте представим – решение принято и на старом здании камаловцев написано: «Музыкальный театр». Идем к афише – что там написано? «Зәңгәр шәл»… 

 «Башмагым»?

 Да, «Башмагым». Еще?

 Эльмир Низамов напишет новые.

 У него очень интересные работы в драматическом театре. А «Алтын казан» идет в оперном театре. Там очень много техники нужно задействовать, и если это не сцена оперного театра, вы не поставите такой спектакль. Ну ладно, если напишет, то это третье произведение в репертуаре. Еще «Наемщик». Поэтому для меня вопрос – из чего будет формироваться репертуар музыкального театра? 

«Алтын казан» идет в оперном театре. Там очень много техники нужно задействовать, и если это не сцена оперного театра, вы не поставите такой спектакль» / Фото: Салават Камалетдинов

Татарский театр изначально с музыкой идет рука об руку. Поэтому правильнее, на мой взгляд, продолжать и совершенствовать движение по пути драматического театра с музыкой. И театр Камала, и театр Тинчурина могут очень красиво ставить музыкальные спектакли. У них теперь и оркестры большие есть. Если поющим певцам помогать поддерживать свою вокальную форму, то будут прекрасный музыкальный театр на сцене драматического театра. Мне этот путь кажется гораздо более практичным.

Что касается самого этого здания, здесь, наверное, много вариантов и решение у всех есть свое. По моему мнению – во-первых, это символический театр и символическое место. И я считаю, что оно должно остаться за Камаловским театром. Если основная сцена будет в новом здании, то здесь интересно было бы увидеть какой-то новый формат татарского театра под руководством театра Камала. Например, сделать гостевую сцену, фестивальную сцену. И ее можно было бы символично назвать «Сайяр». Татарский театр начался с труппы странствующих артистов. А теперь татарский театр принимает странствующих гостей. «Сайяр сәхнәсе»... 

 И там же могла бы выступать Студия музыкального театра вашей консерватории…

 Вот! Мы готовы. Три-четыре спектакля в год нашего Молодежного музыкального театра Казанской консерватории мы могли бы предложить. У нас есть «Башмагым», «Хуҗа Насретдин». Мы можем восстановить «Тюляк» Назиба Жиганова в камерном варианте. Мы приедем. Приедут Буинский, Мензелинский, Челнинский, Альметьевский театр… И вот старший театр, каким является Камаловский театр, – он может открыть сцену для странствующих, не прерывая своего сезона. И там могли бы проходить театральные форумы разных форматов. И концерты оркестра Камаловского театра. Это было бы интересно, и это все под знаком Камаловского театра.  Потому что в этом театре есть такая фигура, как Фарид Бикчантаев. Это же величина, и не в каждом национальном театре есть такие. Он прекрасно понимает, куда должна двигаться национальная культура. Там очень творческая команда. Ильфир Якупов очень креативный театральный продюсер.

«Три-четыре спектакля в год нашего Молодежного музыкального театра Казанской консерватории мы могли бы предложить» / Фото: Александр Эшкинин

Поэтому я не уверен, что музыкальный театр – это самое интересное решение, хотя казалось бы, что я должен бы первым защищать эту идею.  

 Значит, татарам не стоило так мечтать о музыкальном театре? 

 Если мечта о музыкальном театре зависит от здания, то это не мечта. Театр бы уже существовал, без всякого здания было бы уже осуществлено много идей. Посмотрите, как начинался татарский театр. Труппы «Сайяр», «Нур», все эти передвижные театры не со здания начинались. Собиралась труппа и отправлялась в путешествие. Когда есть содержание, здание найдется. Рано или поздно. Я считаю, не со здания начинается театр. Татарский народ имеет музыкальный театр. И этот музыкальный театр начался в труппе «Сайяр», а затем Сайдашев создал новый тип спектакля – музыкальную драму. Я считаю, что сильнее сейчас татарский драматический театр, а не воображаемый музыкальный. Вы хотите театр мюзиклов и оперетт? У нас нет мюзиклов и оперетт. Драматическому театру нужно усилить музыкальное мастерство. И это будет прекрасным решением вопроса. 

 Вы упомянули ваш Молодежный музыкальный театр…

 Да, мы собираемся свою оперную студию превратить в Молодежный музыкальный театр. 

 Что изменится?

 Изменится подход к формированию репертуара, к количеству и регулярности проката спектаклей. У нас очень много запросов на постановки именно татарских спектаклей. Например, в сентябре мы везем туда «Тюляка» Жиганова, будем показывать татарскую оперу в Центре Галины Вишневской. В спектакле занят и национальный оркестр Казанской консерватории «Татарика» под руководством Рината Халитова. В театре Натальи Сац в Москве мы будем показывать оперу Доницетти «Рита», в Ульяновске оперу Молчанова «А зори здесь тихие». Очень много запросов на показ «Ходжи Насретдина». Зовут в разные города. В молодежных спектаклях особая энергетика. Они лечат, они настроение поднимают. Даже если это грустный спектакль. Придите, послушайте. Это настоящий праздник.

«У нас очень много запросов на постановки именно татарских спектаклей» /​​​​​​ Фото: Ильнар Тухбатов

 Вы задумали его как национальный театр? 

 Нет, мы ставим мировую оперную классику. Но так получилось, что у нас сейчас в репертуаре больше именно татарских спектаклей. 

 В будущем их может стать больше? Есть какие-то планы, например, поставить то, что до этого еще не ставилось.

 Знаете, а вы задаете очень интересный вопрос. Я просто обязан сказать, что значит сегодня поставить татарскую музыкальную комедию. Я вам расскажу на примере «Ходжи Насретдина» Джаудата Файзи. Вы думаете, есть какое-то место, где лежат готовые ноты – пришел, взял и поставил. Ничего подобного. Это разбросанные, потерянные, порванные, много лет лежавшие неизвестно где ноты, которые нужно собрать, восстановить утерянные фрагменты, чтобы по стилю не отличались. Нужно сделать новую оркестровку, потому что там партитура написана для маленького и неправильного состава оркестра.  Есть блестящий наш композитор Ильяс Камал. Он провел гигантскую работу по восстановлению нот «Ходжи Насретдина», привел в порядок, написал новую партитуру. Досочинил, где-то переоркестровал. И теперь это возможно сыграть. 

Вот будет в следующем году 120 лет композитору Мансуру Музаффарову. У него есть две оперы – «Галиябану» и «Зульхабира». Чтоб их поставить, надо посмотреть, в каком они состоянии. Мы посмотрели. Это рукопись. Она не издавалась. Там очень много надо восстанавливать, утрачены целые фрагменты. Что-то, может быть, и не было написано. «Галиябану» написана, она ставилась в сороковых годах. Некоторые старые песни вы тоже не будете слушать, их надо будет немножечко обновить. То есть сначала нужен музыкальный редактор. Это ведь не каждый возьмется. Ты не новое произведение сочиняешь, ты работаешь как реставратор. Ильяс Камал для фестиваля «Мирас», например, оркестровал Габяши, чтобы мы с симфоническим оркестром могли исполнить. Вот такая проблема у нас. Ее можно назвать «апгрейд музыкальных источников», наведение порядка в архивах татарской музыки.

«С нотами у нас большая проблема»

 Есть у нас композиторы, чей архив утерян полностью?

 Есть и утерянные. Вы их в справочниках найдете, а самих нот – нет. 

 Их семьи не передали?

 Разные есть случаи. Например, Рустем Яхин. Кто наследники Яхина? У нас нет единого архива даже у такого крупного композитора, как Яхин. И так по многим композиторам. Где архив Рафаэля Белялова? А композиторы, которые уезжали из Казани? Рашид Губайдуллин, Алмаз Монасыпов, например. Что-то есть в Союзе композиторов, что-то в консерватории, что-то в театре Камала. Габяши, например, хранится в ИЯЛИ. У нас нет единого музыкального архива. Нет единого центра. С музыкой надо работать. Музыка, которая не звучит, теряется. Здесь нужен тот, кто слышит и заставит этот архив звучать. Поэтому с нотами у нас большая проблема. У нас сейчас этот вопрос даже важнее, чем музыкальный театр. Музыкальный театр у нас есть, хоть и без отдельного здания. Хуже, что у нас нет музея татарской музыки, центра, архива. Думаю, нам придется за это взяться. Пока еще весь этот материал можно собрать. Работы здесь очень много. Но ее можно сделать только вместе, объединив науку, музыкальное творчество, образование и цифровые технологии.

– Казанская консерватория готова взять на себя эту работу?

– Конечно, ведь мы же хранители.

Автор: Рузиля Мухаметоваwww.intertat.tatar, перевод

источник: https://www.tatar-inform.ru/news/

Добавить комментарий




ЛЕГЕНДЫ ТАТАРСКОЙ ЭСТРАДЫ


HABEPX