Игорь Бутман: «При всем нашем таланте и гениальности, имея великих предков, мы не оправдываем надежд. Мы гордимся чем-то давнишним и считаем, что нас все должны любить из-за этого достояния»
«Не было бы африканцев тогда в Америке, не было бы джаза»
— Игорь Михайлович, в 2022 году российскому джазу исполнилось 100 лет. Юбилейные мероприятия проходят по всей России, вы сами организовали серию концертов «От Калининграда до Сахалина». А что все-таки, по-вашему, стоит за этой круглой цифрой?
— За 100 лет мы пережили много счастливых и трудных событий. То есть чем жили 100 лет Россия и мир, то пережил и российский джаз. Были и героические события. Первый государственный джаз-оркестр, который во время войны переименовали в Образцово-показательный оркестр Наркомата обороны, поехал играть для бойцов, попал в окружение и практически весь погиб. В один период были очень теплые отношения и с людьми, и с властями, но потом было неприятие — джаз считали не лучшим из проявлений буржуазии. Консерватория отказывалась обучать джазовых музыкантов, в принципе не существовало профессиональных учебных заведений, где могли обучать джазовому искусству, учить импровизировать. Хотя много было талантливейших энтузиастов, которые потом стали звездами. Леонид Утесов, например.
— А когда ситуация переломилась?
— В послевоенные годы (холодная война и железный занавес) джаз был единственной формой музыки, которая получила полное неодобрение властей. «Разгибание саксофонов», — так называл это Утесов. Тогда даже слово «джаз» должно было выйти из нашего обихода, но потом началась оттепель — в Москве состоялся всемирный фестиваль молодежи и студентов (в 1957 году — прим. ред.), начали создаваться джазовые клубы, комсомол обратил внимание на джаз, чтобы отвлечь молодежь, стремившуюся к «протестному» рок-н-роллу. Появились музыканты, которые стали играть на высоком уровне, в 70-е годы открылись джазовые отделения в музыкальных учебных заведениях, ансамбли получили разрешение на профессиональную гастрольную работу. Один из таких коллективов был из Казани, его возглавлял Олег Лундстрем.
У музыкантов, которые занимались джазом, появилась возможность зарабатывать деньги. Шел активный рост, пока СССР не развалился и музыканты не потеряли возможность выступать и гастролировать. Многие тогда уехали за рубеж, чтобы искать счастье. Были энтузиасты, которые остались и продолжали развиваться здесь. Например, в Набережных Челнах был джаз-клуб «Модус», в Новокузнецке — «Геликон», в Санкт-Петербурге — «Квадрат». Потом пошли фестивали, я приехал из Америки (Бутман жил в США в 1987–1992 годах — прим. ред.) и ряд моих коллег. Не все вернулись ярко. Но вернулись, потому что были перспективы и большая музыкальная аудитория.
— А есть такое понятие, как российский джаз? Или это универсальный жанр, который не делится по географическому признаку?
— Он делится на хороший и плохой. Хороший джаз — значит, российский. Мы все находимся в своих стереотипах. Действительно, джаз придумали в Америке, но придумали люди очень талантливые и разные. Были афроамериканцы, белые, креолы, французы, англичане, евреи, русские, и вся эта культура сошлась в один какой-то момент. Не было бы африканцев тогда в Америке, не было бы джаза. Может, появилось бы что-то на него похожее, но точно без таких интонаций в сочетании минора и мажора.
«Российский джаз мог сомкнуться в себе, когда ничего не было. А сейчас мы все-таки набрали очень мощный темп»
«При мне звездой мог стать только я, потому что я был один»
— Из-за геополитической ситуации многие зарубежные артисты отменили гастроли в России. Как считаете, не образуется ли вакуум в российском джазе без конкурентов в лице западных музыкантов?
— Надеюсь, нет. Российский джаз мог сомкнуться в себе, когда ничего не было. А сейчас мы все-таки набрали очень мощный темп. Я думаю, что через какое-то время наши коллеги начнут приезжать в Россию, а мы к ним. Единственное, американцы же не страдают от того, что к ним не приезжают русские или европейские музыканты. У них между собой есть конкуренция. Бывает и так, что многие наши зарубежные коллеги, когда играют у нас, не получают у публики своей доли аплодисментов. То есть они не всегда выигрывают конкуренцию у нас.
— А вы поддерживаете связь с западными коллегами? И как дальше будет складываться международная фестивальная и клубная работа?
— Общаемся и обязательно продолжим дальше сотрудничать. Мы без этого не можем. Но фестивальная и клубная джазовая жизнь не будет утрачена, если не окажется коллег из Америки или других частей света. С ними у нас, конечно, будет больше разнообразия. Для меня всегда было важно объединять наших музыкантов, чтобы мы обменивались идеями, знакомились, создавали интернациональные проекты, ну и, главное, не комплексовали! Потому что когда ты не знаешь оппонентов, то думаешь, что играешь хуже их.
— Как вы в целом оцениваете состояние российского джаза? Он на подъеме или нет?
— Джаз расцвел, и мы к 100-летнему юбилею подошли с очень хорошим бэкграундом. Многие звезды отечественной эстрады обратили свое внимание или вернулись к джазу — Валерий Сюткин, Лариса Долина, Сергей Мазаев, Тина Кузнецова и другие. Появилась молодежь — наш блестящий пианист и вокалист Олег Аккуратов, Евгений Побожий (гитара), Сергей Долженков (тромбон), саксофонисты Антон Чекуров, Илья Морозов, Сергей Головня, Станислав Должков, Сергей Баулин, Дмитрий Семенов. На телеканале «Россия-Культура» проходит конкурс «Большой джаз», появляются академии джаза в Москве, Санкт-Петербурге, Новокузнецке, идут разговоры о Новосибирске, будем что-то делать в Южно-Сахалинске. Из детской филармонии в Челябинске, может быть, создадим академию. В общем, все идет хорошо.
— Значит, есть кому продолжить российское джазовое наследие? Сейчас среди молодых отечественных джазменов имеются те, кто может стать звездой с мировым именем?
— Конечно. И их гораздо больше, чем было при мне. При мне звездой мог стать только я, потому что я был один. (Смеется.) Сейчас из саксофонистов у нас играют блестящие музыканты — Александр Довгополый, Даниил Никитин, Илья Морозов, Антон Чекуров, Андрей Баталеев, Азат Гайфуллин, казанцы Альберт Сабирзянов и Азат Баязитов. Все они будущие звезды.
Мы недавно выпустили документальный фильм «Джаз 100», в котором есть эпизоды о советских и российских биг-бэндах. К примеру, показывают кадры с биг-бэндом Олега Лундстрема, где солистами были Георгий Гаранян и Алексей Зубов. Дальше хроникао биг-бэнде Вадима Людвиковского, и там опять два этих парня сидят. Это говорит не о том, что музыканты были «летунами», просто других не было. Сейчас в Москве несколько биг-бэндов, солисты которых практически не пересекаются. Это значит, что джазовых музыкантов стало гораздо больше.
— Насколько повысился уровень подготовки музыкантов?
— В разы! Потому что появилась информация. Если раньше мы всю информацию списывали с магнитофона, то сейчас все можно скачать или купить. То есть остается больше времени на практические занятия.
«Все говорят, что джаз могут играть только афроамериканцы. Чтобы играть, нужно иметь талант и упорно заниматься. Причем тут раса?»
«Если джаз от Запада, то тогда и от рэпа надо избавляться!»
— А как сейчас российская аудитория принимает джаз? Растет ли интерес?
— Поменялось отношение. Помню, как я впервые приехал в Казань в 1983 году. Это был запоминающийся концерт для меня. Мы с оркестром Олега Лундстрема играли на стадионе вместе с группой «Машина времени». Так как она не имела права на полный концерт, а только на одно отделение, в нагрузку давали оркестр и других артистов. Когда мы играли, нам кричали: «Давай, заканчивай! „Машину“ давай!» Потом были великолепные концерты с ансамблем «Аллегро» Николая Левиновского, и полные залы людей, и публика замечательная. Сейчас публика осталась такой же, но ее просто стало больше. По всей стране около 55 джазовых фестивалей идет. Соответственно, они же не могут проводиться при пустых залах, на них ходят. Поэтому публика реагирует великолепно, мероприятия проходят при аншлагах при всей сложной нашей психологической ситуации. У нас народ образованный, ищущий и любознательный, который ходит на хорошую и интересную музыку, будь то джаз, классика или что-то другое.
— В советское время боролись с влиянием западной культуры. Как думаете, с учетом обстоятельств не наступит ли вновь период, когда снова начнут открещиваться от джаза?
— Если джаз от Запада, то тогда и от рэпа надо избавляться! Все, к чему мы привыкли, почти все западное. Давайте отказываться от Mercedes или Cartier. Но это же тоже неправильно. Потом, такого плохого отношения к джазу больше не будет. Стоит сказать, что многие недружественные лозунги появились, потому что хорошо рифмуются. В том же русском балете беглецов было больше, чем в джазовой музыке. Тот же Михаил Барышников предал, Рудольф Нуриев предал. Они не просто люди, которые искали свободы. Это люди, которые в какой-то момент бросили родину, которая им дала практически все. Если еще Нуриев отплатил добром и вернулся, то Барышников даже думать не хочет о России. Я тоже уехал в США, но вернулся, потому что здесь интереснее.
— Чем же?
— Когда я вернулся в Россию, то вообще было непаханое поле: есть свобода и есть интерес к тому, что я делаю, но не имелось достаточно музыкантов. Многие верят в стереотипы, но не верят в свои силы. Я видел плохо играющих американских и афроамериканских музыкантов. А все говорят, что джаз могут играть только афроамериканцы. Чтобы играть, нужно иметь талант и упорно заниматься. Причем тут раса? Кроме того, я мог повлиять на российский джаз, имея зарубежный опыт. И вот мы добились же результата!
— Но вы довольны итогом? Достигли ли всего, что планировалось?
— Еще собираюсь достичь, но результатом я доволен.
— А что дальше?
— В планах открыть высшее образование в джазовой академии, сделать все еще лучше. Нам есть куда стремиться и с чем сравнивать. Музыкальный колледж Беркли, когда я пришел учиться, уже был достаточно большим, а сейчас занимает целый квартал в Бостоне! Я хочу, чтобы у нас было так же, чтобы со всего света к нам приезжали обучаться.
Также хочу, чтобы общий уровень нашей эстрады вырос, был конкурентоспособен, и российский шоу-бизнес стал одной из составляющих мирового шоу-бизнеса. Многие нас не понимают, потому что слышат качество нашей музыки, смотрят на качество наших фильмов. При всем нашем таланте и гениальности, имея великих предков, мы не оправдываем надежд. Мы гордимся чем-то давнишним и считаем, что нас все должны любить из-за этого достояния. А где новая «Бриллиантовая рука», где фильмы, которые завоевывают мир?
«Превзойти нужно, потому что так ты придешь к своему языку и сам станешь для кого-то кумиром»
«Что касается Казани, здесь нашел свое место Олег Лундстрем»
— А где может появиться тот самый «джазовый квартал»?
— В Москве есть Академия джаза, и мы со столичным правительством работаем над ее расширением (два концертных зала, студия, много аудиторий и прочее). Очень хорошая школа есть в Ростове-на-Дону, был разговор о выделении в бывшем аэропорту помещения для ее расширения. Есть спрос и в Санкт-Петербурге. Пока такой квартал может появиться в Москве, Петербурге и Ростове-на-Дону.
— А какой российский город можно назвать столицей джаза? Также Казань некоторые называют «фабрикой джазменов» — это соответствует действительности?
— Столицы так таковой нет, везде примерно одинаково. А что касается Казани, здесь нашел свое место Олег Лундстрем и оркестр, и они реально были выдающимися музыкантами.
— Каких казанских музыкантов вы бы отметили?
— Азат Баязитов, Евгений Борец, Ильдар Нафигов.
— Вы как-то участникам арт-школы «Таврида» сказали, что нужно стараться превзойти своих кумиров. У вас были кумиры, которых вы хотели перещеголять и удалось ли это сделать?
— Мои кумиры — Кэннонболл Эддерли, Чарли Паркер, Джон Колтрейн, Сонни Роллинз, Майкл Брекер, Херби Хэнкок и другие. Но их превзойти невозможно. На самом деле постараться превзойти нужно, потому что так ты придешь к своему языку и сам станешь для кого-то кумиром.
