Альберт Асадуллин отметил свое 75-летие! Часть 2

     

«В песне для меня действительно важна поэзия»

Фото: Алексей Белкин

«Я никогда не пел песни «в угоду»

— Вы продолжаете сегодня оставаться солистом «Петербург-концерта»?

— Нет, я свободный художник и чувствую себя комфортно. У меня есть замечательные программы, например с международным симфоническим оркестром «Таврический» Михаила Голикова, джаз-бендом Олега Кувальцева. Есть спектакли, в которых я играю главные роли, последние из них — «Неужели это было» Сергея Скоморохова в театре «Мосты» и «Кентервильское привидение» Виктора Крамера в ТЮЗе. А сейчас идет работа над мюзиклом «Синяя птица» в «Зазеркалье». Повторюсь: я свободный художник и счастлив!

— Кто сегодня приходит на ваши концерты в Петербурге? Чего публика ждет от Альберта Асадуллина?

— Публика очень разная. Я не скрываю, что в основном это люди от 40 лет и выше. Но часто на концертах вижу и молодежь. Возможно, они приходят с родителями, но очень радостно мне, когда некоторые подходят после концерта и говорят, что открыли для себя классного певца. Это очень приятно! Не зря говорят, что публика у Асадуллина интеллигентная. Я стараюсь исполнять мудрые, тонкие вещи с хорошими аранжировками и стихами и никогда не пел песни «в угоду», хотя сейчас не считаю это зазорным.

К юбилейному вечеру я готовлю новую программу, куда войдут, естественно, мои лучшие песни, фрагменты из «Синей птицы», «Магди», «Орфея и Эвридики» и новые композиции. Не было ни одного концерта в моей жизни за последние 40 лет, чтобы я не спел великую песню «Дорога без конца». И, конечно же, она будет лейтмотивом всего концерта и прозвучит в финале.

— Появляются ли сегодня в вашем репертуаре новые песни? И если да, то каким образом?

— Постоянных композиторов у меня сейчас нет, но я очень люблю опусы моего друга композитора Андрея Андерсена — прекрасного мелодиста и аранжировщика. Он тонко чувствует современную музыку и мою душу. Предложения от других авторов есть, но, увы, я не вижу себя в их песнях, поэтому благодарю, мягко извиняюсь и прекращаю разговор. Лет 30 назад даже отказал одному известному московскому композитору, не буду называть его имени. Он принес мне клавир песни, я прочел стихи и сказал: «Нет, эту песню я петь не буду». Он предлагал послушать музыку, но я отказался, и мы чуть не поссорились.

В песне для меня действительно важна поэзия. Порой я исполняю вещи малоизвестных авторов, такие как «Душа» Букова. А песню «Разве это не чудо?» из фильма «Маленький Мук» мне предложил замечательный советский композитор Марк Минков. Он позвонил и сказал: «Алик, я никого не слышу в этой песне, кроме тебя, спой ее». Я согласился, но глубинный, философский смысл текста, заложенный Юрием Энтиным, понял гораздо позже. Так бывает с шедеврами: мы начинаем исполнять их, полюбив за красивые стихи, мелодии и гармонии. А потом вдруг они раскрываются особыми гранями как бриллианты. Так было и с самой великой в моем репертуаре песней — «Дорога без конца».

«Рад знать, что в жанре рок-оперы в нашей стране мы стали первыми, а быть пионером в СССР было немыслимо тяжело»

Фото: Алексей Белкин

«Просто делал хорошее, скромное дело»

— Вы уже напомнили в ходе разговора о премьере в 1989 году в Казани фолк-рок-оперы «Магди». Недавно в России с размахом отметили 1100-летие принятия ислама Волжской Булгарией. А в 1989-м эту дату отмечали по мусульманскому летоисчислению. Те события стали символом возрождения ислама в еще советской стране. Вы ощущали тогда, что принимаете участие в исторических событиях?

— Я не чувствовал себя героем. Просто делал то, что мне нравится, то, что было частью моей души, и то, через что мог выражать себя. Я по жизни лишен пафоса. Это счастье, но одновременно и маленький недостаток. Экс-директор Татарской филармонии Марат Абдрахманович Тазетдинов однажды сказал: «Альберт, ты слишком скромен, и это твой недостаток. И запомни: от скромности до неизвестности один шаг!» А о том, что в 1989-м отмечается 1100-летие принятия ислама, я даже не знал. За год до этого друзья уговаривали меня провести концерт, состоящий из татарских песен, но я хотел сделать музыкальный спектакль. Постепенно выкристаллизовались либретто, музыка, и родилась фолк-рок-опера. Мы записали ее на студии филиала «Мелодии» в ленинградской студии в «Капелле» имени Глинки, и я повез запись в Москву показать моему другу телережиссеру Леониду Александренко, сказав ему о своем желании сделать музыкальный фильм. Он пришел в восторг и посоветовал мне ехать в мечеть, чтобы найти средства на постановку.

В московской Соборной мечети я познакомился с будущим председателем совета муфтиев России Равилем Гайнутдином и сказал, что этим произведением хочу призвать людей всех национальностей беречь свои корни, религию, традиции, язык, музыку! Равиль Исмагилович послушал фонограмму и сказал: «Альберт, нам тебя просто Бог послал!» Я смутился и спросил: «Почему? Ведь я простой, скромный мусульманин и многого не знаю». Равиль хазрат рассказал, что буквально через 2,5 месяца состоится празднование 1100-летия принятия ислама Волжской Булгарией, и стал помогать мне. И все получилось, слава Аллаху! Естественно, я понимал, что это история и премьера спектакля оказалась главным событием грандиозного торжества, но пафоса не ощущал. Я просто делал хорошее, скромное дело, и получилось очень сильно.

— Вообще, слова «рок-опера» и «Альберт Асадуллин» кажутся неразрывно связанными. Не огорчаетесь ли вы, что индустрия мюзиклов начала бурно развиваться в России только в последние годы? Случись это лет 40 назад, вы бы были одной из главных звезд этой индустрии!

— Нет, не огорчаюсь, всему свое время. Я фаталист и следую английской традиции — как можно реже использовать слово «если». Оно пустое. Но я рад знать, что в жанре рок-оперы в нашей стране мы стали первыми, а быть пионером в СССР было немыслимо тяжело. «Орфея и Эвридику», где я пел главную партию, мы сразу хотели назвать рок-оперой, но нам не дали: на обсуждении в парткоме сказали, что в нашей стране не может быть рок-музыки, забудьте про это! А через полгода после премьеры престижный английский музыкальный журнал Music Week назвал «Орфея» лучшей рок-оперой года!

А сегодня нет худсоветов и ничего никому не надо доказывать. На любую, даже пошлую тему можно создать фильм, спектакль, и никто глазом не моргнет. Раньше каждое слово и каждая нотка проходили через худсовет, и настоящие музыканты понимают, что в этом не было ничего плохого. Сейчас же в культуре много мусора, который нельзя назвать стихами или музыкой, и ограничений нет: все зависит от вкуса радиостанции или канала, на которых это транслируют. А тогда мы были первыми — это гордость! Не гордыня, а именно гордость!

Жаль, что мы гордимся в основном прошлым — героями Великой Отечественной войны, советскими летчиками, полярниками, поэтами. В СССР мы гордились Дунаевским, Окуджавой, первыми рок-музыкантами, а чем гордиться сегодня? Я патриот, но где музыканты, которые сейчас открывают новые грани своего искусства, если таковым это можно назвать? На виду никого нет. При этом у нас много талантов, и, на мой взгляд, самый яркий из них — Димаш Кудайберген (чудо, что его фамилия в переводе означает «Данный Богом»). Но некоторые таланты сегодня часто остаются в тени, так как поют другую музыку, используют другую поэзию, а обывателям это не нужно. Не зря говорят: «Талантам нужно помогать, бездарности пробьются сами».

Я не грущу о том, что не сделал большой карьеры в театре, и хотя ни дня не был в театральной студии, но умею, слава богу, тронуть сердца зрителей. Люди переживают за судьбу моего героя и в «Орфее», и в «Безымянной звезде», и в «Тиле Уленшпигеле»; смеются и плачут — это настоящее чудо! У меня есть своя ниша под названием «Альберт Асадуллин». Я живу в ней, работаю и никому не завидую — зависть, как известно, удел слабых. Люди радуются, когда я выхожу на сцену, и от этого я счастлив!

«Люди переживают за судьбу моего героя и в «Орфее», и в «Безымянной звезде», и в «Тиле Уленшпигеле»; смеются и плачут — это настоящее чудо!»

Фото: Алексей Белкин

— Весь мир знает вас по песне Сергея Баневича «Дорога без конца», вы сами говорите, что без нее не обходится ни один концерт. В чем феномен ее невероятной популярности в вашем исполнении? Для вас это автобиографичная песня?

— Конечно, в каком-то смысле, как и многие другие. А особого секрета нет: просто сошлись звезды. Песня — это та же картина, она может быть решена в разной цветовой гамме: мягкой или жесткой, теплой или холодной. Мелодия подобна рисунку без красок, ее судьба в руках аранжировщика. В данном случае все сложилось, музыкальную тему украсили великолепные, не побоюсь этого слова, гениальные стихи Татьяны Калининой, написанные уже на музыку из фильма «Никколо Паганини», а я стал последним скрепляющим «пазлом». «Дорога без конца» точно совпала с моим тембром, миропониманием и состоянием души. Я не сразу осознал ее глубокий, высокий смысл, но сумел почувствовать образ.

Действительно, «Кто породил нашу жизнь с дорогой без конца?» Сначала я думал, что это женщина-муза. Но однажды во время исполнения меня «пробило» и я понял, что это не физическая любовь. Это любовь небес, любовь Бога, которая освещает все вокруг. А «Дорога без конца» олицетворяет дорогу бессмертной Души. Другой важный для меня смысл песни — Дорога драматургии Поэзии. Ведь высшая задача художника — оставить то, что будет трогать сердца следующих поколений людей.

— «Дорогу без конца» вы пели в Индии, Швеции, Норвегии, Франции. Расскажите о ваших самых необычных гастролях за рубежом. Может быть, это те, когда вы пели «Дорогу без конца» в Исландии — стране вулканов и гейзеров?

— Все они были по-своему незабываемыми. Но сейчас я вспоминаю свое первое выступление в Дели на Днях советской культуры в Индии. Это был грандиозный форум, мы долго готовились, отбирали репертуар. И вдруг за два дня до первого гала-концерта ко мне прибегает помощник режиссера и кричит: «Альберт, ты должен спеть песню на хинди!» Я говорю: «Ребята, может, вы бы еще в день концерта мне об этом сказали?» Это же нужно учить слова, произношение: хинди — язык, сложный в плане фонетики. В ответ мне дали кассету с песней Раджа Капура из фильма «Бродяга» (поет: mera joota hai japani…). Я был в шоке, но, когда ее все-таки спел и спел чисто, это был фурор! После концерта меня облепили индусы. Они что-то лопотали по-своему, аплодировали, кто-то кинул мне яблоко, кто-то — банан… В Индии эта песня очень популярна, и никто не верил, что, кроме нее, я ни слова не знаю на хинди. Меня сочли индусом и вынесли из зала на руках. Никогда этого не забуду.

— Сейчас вы выступаете в основном в России. Для вас сегодня это уже плюс или все же скучаете по зарубежным контрактам и переживаете так называемую отмену русской культуры на Западе?

— Я не переживаю так уж сильно, но сожаление есть. Мне очень дорог наш проект «Четыре голоса — четыре континента» с участием Леонида Бергера — Австралия, Анатолия Алешина — Северная Америка, Виктора Березинского — Азия и вашего покорного слуги — Европа. Мы объездили с концертами полмира, и я расстраиваюсь не потому, что гастролей в Германии, Франции, Дании, Швеции и других странах сейчас нет, хотя нас всегда прекрасно принимали. Я скучаю по нашим встречам и концертам, жалею о том, что четыре друга просто не могут встретиться, попеть и поговорить. Проектные шоу дарили нам столько радости! Это великое счастье, когда после концерта зал встает, аплодирует и кричит: «Браво!» Дай бог, ситуация стабилизируется и мы снова будем выступать вместе!

«Я настоящий татарин и очень люблю петь на родном языке! Люди это чувствуют и часто кричат из зала: «Альберт, спойте по-татарски!»

Фото: «БИЗНЕС Online»

«Всю жизнь расширяю свои знания о музыке, а композиторов прошу высылать клавир песни»

— Вспоминая вашу карьеру, удивительно знать, что в детстве вы стеснялись петь. Только ли это чувство и ощущение некоего страха перед музыкой заставили вас поступить в Казанское художественное училище и получить диплом архитектора в Ленинградской Академии художеств? Или в тот момент вы действительно мыслили себя художником?

— Я осознанно пошел в училище и академию, но знал, что буду петь всегда. Как солист-вокалист с рок-группами «Призраки», «Фламинго», «Невская волна» я давал концерты вплоть до защиты диплома. Мама наставляла, что я не должен изменять профессии архитектора, и я послушно шел этим путем, но в итоге свернул… Это судьба.

— Но спустя 45 лет вы вернулись к живописи, в 2020 году приехав в Казань на всероссийский пленэр «Со-творение», где написали несколько пейзажей и пообещали не забрасывать изобразительное искусство. Удается выполнять свое обещание сейчас?

— Крайне редко. Наверное, можно найти время, но пока не получается. Участие в пленэре было спонтанным: меня просто поставили перед фактом. Позвонил председатель союза художников РТ Альберт Шиабиев и сказал, что на «Со-творении» я очень нужен. Ответил, что не рисовал почти 50 лет, а он сказал, что его отец учился со мной в академии и рассказывал о моих успехах. Я предлагал ограничиться песней, но в итоге поддался на уговоры и согласился.

На форуме меня трясло от волнения. У сестры Люции, где я остановился, как всегда, поставил мольберт, чтобы написать акварель, но так волновался, что не мог провести линию карандашом по бумаге. То, что я испытал, несравнимо даже с выходом на сцену, хотя там я до сих пор страшно волнуюсь. Я садился, чтобы начать писать, и снова вставал, и так 3 раза. Выпил «Корвалол», потом положил под язык «Валидол», а потом за один прием, a la prima, написал натюрморт! Смотрел на лист и глазам не верил. Во время работы я молился, ведь в меня поверили и нельзя было ударить в грязь лицом. В итоге одна из моих работ — «Минарет в Булгарах» — получилась блестящей и попала на финальную выставку. Тогда я шепотом сказал себе: «Альберт, ты молодец».

«Образование дает свободу. Представьте, что человек приехал на море, не умея плавать. Он может зайти в воду, помочить ножки, но купанием это не назовешь»

Фото: Алексей Белкин

— Недавно вы признались, что жалеете о том, что не получили профессионального музыкального образования, почему? И, уже будучи профессором института имени Герцена, считаете ли, что современному артисту необходимо профильное образование?

— Да, ведь образование дает свободу. Представьте, что человек приехал на море, не умея плавать. Он может зайти в воду, помочить ножки, но купанием это не назовешь. Я восхищаюсь джазовыми музыкантами, которые чувствуют себя в гармонии и ритме как рыбы в воде. Но порой образование и закрепощает. Не зря один из великих гитаристов, не имевший образования, но написавший много замечательных произведений, сказал: «Когда я узнаю хотя бы одну ноту, моя музыка закончится». У меня нет диплома консерватории, но я всю жизнь расширяю свои знания о музыке, композиторов всегда прошу высылать клавир песни. А вот художественное образование порой мешает мне делать что-то легкое и абстрактное в живописи. Я воспитывался на классическом искусстве и не так раскрепощен, как талантливые самоучки, свободные в материале, цвете и форме.

— Что случилось с вокальной школой при ДК имени Горького, которую вы основали в 2011-м? В последние годы в сети нет информации о новых наборах. Также несколько лет назад вы говорили, что хотите открыть у себя в поселке Токкари-Ленд еще одну школу вокала. Есть ли подвижки в этом направлении?

— Пока нет, но мне бы этого хотелось. Я преподаю уже 12 лет в университете имени Герцена, куда меня «затащил» замечательный джазовый музыкант Давид Голощекин. Я наотрез отказался и сказал ему: «Я же не прочел даже ни одной брошюрки по вокальной педагогике». Потом позвонила тогдашний декан музыкального факультета института Ирина Семеновна Аврамкова и сказала: «Альберт, я хочу, чтобы вы учили студентов тому, что чувствуете и делаете сами. Мы вас ждем!» Она сказала это так сердечно, тепло и проникновенно, что я согласился.

Школа в Токкари-Ленд — это прекрасно, но для нее нужно помещение, а главное — время. Честно признаюсь, времени пока не хватает. Много концертов и спектаклей, но о вокальной школе я периодически думаю. Школу в ДК имени Горького тоже пришлось закрыть из-за нехватки времени. Мы рассчитывали, что уроки будет вести моя помощница, а я раз в месяц давать мастер-классы. Но ученики требовали Асадуллина на каждом занятии, и я не хотел их обманывать.

«Однажды я понял, что, складывая руки в молитве, я умываюсь энергией Бога. И это может делать человек любой веры — если верить и жить с добрыми мыслями, твои ладони всегда будут полны светлой, чистой Энергии. И все морщинки разгладятся»

Фото: Алексей Белкин

«Я лишь инструмент, который использует Бог»

— Татарские песни вы начали исполнять еще в начале 1980-х. В тот период вы ощутили какую-то особую связь с Родиной? И что сейчас чувствуете во время пения на родном языке? Ведь ни одна ваша программа не обходится без татарских песен.

— Да, это так. Я настоящий татарин и очень люблю петь на родном языке! Люди это чувствуют и часто кричат из зала: «Альберт, спойте по-татарски!» Главное — не просто произнести слова, а донести образ композиции. Каждая песня — это маленький спектакль со своим сюжетом и порой глубоким смыслом. Чтобы достучаться до зрителя, нужно прожить песню и интерпретировать ее по-своему. Тогда люди, даже не знающие языка, встают и аплодируют. Когда я пою песню «Хуш, авылым» («До свидания, деревня»), многие плачут. И хотя в середину я вставил русское четверостишие, раскрывающее суть песни, это не главное. Люди считывают интонацию и твое ощущение песни с твоей Души.