Марк Шишкин
Фото: © «Миллиард.Татар»
«Еще в конце сентября на логотипе пропал крест с известного монумента "Тысячелетие России"»
– Является ли купюра триггером, обнажившим конфессиональные проблемы нашего общества?
– С определением «триггер» полностью согласен. Не помню, кто уже сказал, что мы живем в эпоху оскорбленных чувств. И тут речь не только о религии, но и о любых ценных для общества символах. Обществу кажется, что эти символы требуют постоянной и очень рьяной защиты. Люди стали чувствительнее к сакральному, хотя, зачастую, это плохо соотносится с их личной религиозностью, если измерять ее участием в общественной молитве, постах и прочем.
Я, честно, не знаю откуда это идет. Возможно, социологам виднее. Могу предположить, что одна из причин: разрыв между опытом разных поколений. Рожденные в новой России не застали советский государственный атеизм, и все травмирующие моменты, которые из него происходили. Если сказать 20-летнему человеку, что раньше на школьных уроках заставляли говорить, что «Бога нет», а на уразу пить воду, то он не поймет, как такое вообще может быть. А более старшие поколения все это помнят. Помнят, как потом идеология кардинально поменялась, и, возможно, перестраховываются от аналогичных перемен. Вот на этом стыке поколений появляется очень взрывоопасный фон по вопросам символов.
Это лишь моя гипотеза, но ведь подобных конфликтов было множество, и случай с купюрой далеко не первый. Постоянно возникает какая-то незначительная ситуация, приводящая к скандалам региональном и федеральном уровнях.
– Можно ли сказать, конфликт вызван религиозным фанатизмом?
– Фанатизм – неудачное слово, которое ничего не объясняет. Можно легко назвать «фанатиками» каких-то других людей, которые выражают свои чувства, но когда дело коснется ваших собственных ценностей, вы и сами не заметите, как превратитесь в «фанатиков».
Все российские верующие в ХХ веке пережили не самые лучшие времена. Кресты снимались с церквей, а сами церкви разрушались. Разрушались и минареты мечетей, и сами мечети. Эта травма никуда не делась, и ее можно понять. Такие скандалы как с купюрой, отчасти являются отголосками этой травмы.
Но еще в 90-е годы это не приобретало таких гипертрофированных форм. Я сам из религиозной среды, и хорошо помню то время. До Казани доходили и брошюры типа «Антихрист в Москве», и газеты, где всюду искали начертание «числа зверя» или попрание священных символов. Но эти настроения не разделяло тогда большинство верующих. А представить, что крупные федеральные СМИ будут тиражировать такую информацию, было вообще невозможно.
– Чем этот скандал отличается от аналогичных?
– История с 1000-рублевой купюрой – это продолжение информационной волны, которая началась еще в конце сентября, когда на логотипе Новгородской области пропал крест с известного монумента «Тысячелетие России» в Новгороде. На эту тему было много публикаций. Специально или случайно, но отсутствие креста на здании Дворцовой церкви Казанского кремля продолжило эту историю. Но есть кардинальное отличие. В скандале с 1000-рублевой купюрой на кон были поставлены отношения между православными и мусульманами. Дизайн, к которому официальные лица и эксперты из Татарстана, не имели никакого отношения, преподносился как некая «провокация» со стороны мусульман Татарстана. В этом и опасность последней ситуации.
Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»
«Башня Сююмбике – устоявшийся образ, прекрасно отражающий нашу казанскую мешанину»
– Татарстан позиционирует себя как оплот толерантности. Не показывает ли пример с купюрой, что эта политика провалилась?
– Ничего не провалилось. Политика паритета двух основных конфессий – православия и ислама, при внимании к интересам других общин (старообрядцы, иудеи) – уже несколько десятилетий стабилизирует ситуацию в республике. Это лучший из возможных вариантов. Началось это с установления символического паритета в Казанском Кремле, когда синхронно строили Кул Шариф и реставрировали Благовещенский собор. Продолжилось в Болгаре и Свияжске.
Возрожденный Казанский Богородицкий собор стал архитектурной доминантой центра города, если смотреть со стороны Казанки. Можно вспомнить, что были недовольные этим решением, но было ясно, что оставлять такое важное символическое место незаполненным – это создавать проблемы для республики на много лет вперед. Собор и подземный щусевский храм воссозданы после колоссальной исследовательской работы, и выполняют сейчас и свои религиозные и символические функции
– Тогда в чем проблема?
– Проблема в том, что татарстанский контекст не всегда понятен за пределами республики. В Татарстане культивируется сложный баланс религий, в котором задействованы: православие, ислам, старообрядчество, иудаизм, лютеранство, католицизм, марийское язычество. У нас даже собирались строить буддийскую ступу. Конфессии, представленные в Татарстане, чувствуют себя нормально. А где еще в России проводится подобная политика?
Религиозная политика в большинстве регионов России строится не на принципах баланса и паритета, а на принципах исконности и аутентичности. Для нас слово «мультикультурность» означает нашу повседневную реальность, наше настоящее, прошлое и будущее. Для жителей моноэтничных русских регионов мультикультурность – это телевизионная картинка из заморской жизни, где сикх в тюрбане становится министром обороны Канады. Для них это что-то искусственно привнесенное, навязанное, не имеющее глубоких корней.
Мы в Поволжье лучше чувствуем национальное разнообразие. Есть татары и они однозначно – не русские, а русские – это не татары. Чуваши, удмурты и мари, хоть и носят православные имена и фамилии похожие на русские, но тоже обладают целым набором культурных особенностей. Это никто не придумал, это есть и это всем понятно. Нам тут вместе жить, а значит надо учитывать интересы друг друга и договариваться.
Будем уж честны, за пределами наших мест, сама этническая инаковость воспринимается иногда как некая крамола. «Он говорит, что он не русский – значит хочет расколоть наше единство». Хотя человек просто имеет другую этническую идентичность и ничего раскалывать не собирается
– Почему символы на новой банкноте настолько спорные?
– Прежде всего, потому, что не учли мнение самих казанцев. Представим, что Центробанк, не спросив мнения петербуржцев, поместил на банкноу Лахта-центр. Какой был бы скандал!
А с предложенными символами Казани все еще сложнее. Башня Сююмбике – устоявшийся образ, прекрасно отражающий нашу казанскую мешанину. Башня, построенная русскими, стоит на фундаменте старой Ханской мечети. С ней связанны предания разной степени достоверности об истории Казанского ханства. Ранние татарские предания о погребенном под башней благочестивом мусульманине нашли подтверждение археологов, когда рядом нашли ханский мавзолей. Сами татары так и называли башню – Ханская мечеть. Поздние легенды о Сююмбике – мало связаны с исторической реальностью, но прижились.
К образу башни нет вопросов. Вопросы есть в целом к этой части Казанского кремля. Башня стоит на фундаменте мечети. Вплотную к месту мечети была построена сначала деревянная, а потом каменная церковь, которую принято называть Дворцовой. Мусульмане считают, что если на каком-то месте была мечеть, то она там и остается, неважно сохранились ли стены. Поэтому молятся на руинах мечети в Болгаре. У христиан то же самое: если в церкви освящен престол, то около него до Страшного Суда будет стоять ангел и охранять. Если отдать эту территорию одной из конфессий, другая останется недовольной.
Порой приходится слышать, что самый простой вариант, это сделать так, как было раньше. Для других городов, где однозначный конфессиональный и национальный состав, эта формула применима, но она не работает в Казани. К какой точке старины мы будем возвращаться? К концу XIX века или к эпохе Казанского ханства? Вот именно башня Сююмбике всю эту противоречивость отражает, она не является ни мечетью, ни христианским храмом. Если бы изобразили на купюре одну башню Сююмбике, то реакция бы ограничилась ропотом в нише крайних исламофобов, а скандала бы не было.
Фото: © Владимир Васильев / «Татар-информ»
«В Казанском Кремле действует принцип "одна мечеть, одна церковь"»
– Можно вспомнить какая тщательная экспертиза проводилась, когда строилась мечеть Кул Шариф…
– Да, именно. Когда ее строили, то выбрали новую площадку, вдалеке от места исторической мечети. Историческая мечеть и медресе Кул Шарифа располагались на территории скверика около Благовещенского собора. В составе архиерейского двора часть этого архитектурного комплекса, вероятно, просуществовала до пожара 1815 года.
И когда в 90-е годы Кул Шариф решили воссоздать, было понятно, что нельзя так близко располагать здания разных религий. Православные не поймут намаза во дворе храма, а мусульманам будет трудно принять крестный ход вокруг мечети. Руководство республики рассудило здраво и определило место мечети на плацу бывшего юнкерского училища. На этом месте мечеть не нарушает сложившийся ансамбль кремля, и ее хорошо видно.
Казанский кремль в плане расстановки акцентов вообще очень хорошо продуман. На его территории действует негласное правило, которое вы официально нигде не прочтете: один собор, одна мечеть. Если поставить крест на храм, где находится музей «Истории Государственности татарского народа и Республики Татарстан», то сразу пойдет процесс по дальнейшему «уравновешиванию». Всем надо быть к этому готовыми.
Экспертиза 1990-х – это достойный пример обеспечения конфессионального мира. Вы только представьте, что уровень местной экспертизы в 1990-х, когда просчитали все риски, был на порядок выше, чем в вопросе с купюрой Банка России!
– Думаете, что при разработке дизайна купюры не были учтены эти нюансы?
– Любой коммерческий проект, когда заходит в новый регион, проводит исследования, изучают аудитории, собирает фокус-группы. Почему в таком важном вопросе, как выбор изображения для денежного знака, не было соответствующей экспертизы? Я видел публикацию с составом комиссии, утверждавшей этот дизайн. Представителей музея-заповедника «Казанский Кремль» я там не нашел, хотя было бы логично просто спросить их.
– Кого, по вашему мнению, следует привлекать к обсуждению таких вопросов? Нужно сформировать федеральный экспертный совет?
– Не уверен, что следует создавать постоянную институцию для решения подобных вопросов. Но практика консультирования с местными экспертами точно будет не лишней. В числе местных экспертов могут быть представители конфессий, академических структур, краеведы и обязательно представители туристической индустрии, которые постоянно работают с образами регионов, и лучше других знают какой отклик, имеют разные символы у аудитории.
– Что нужно сделать, чтоб погасить пожар конфликта?
– Нам нужно доносить нашу выстраданную татарстанскую позицию до федералов и других регионов. Нужно объяснять, кто креста на здании Дворцовой церкви сейчас нет, не потому что кто-то против креста и церкви, а потому что в Казанском кремле действует принцип «одна церковь, одна мечеть». Что музей на этом месте – оптимальный нейтральный вариант. Это место является олицетворением статус-кво.
Можно задать множество вопросов к любому историческому объекту. Почему в Московском Кремле до сих пор не восстановили Чудов монастырь? Нет ли в этом неуважения к воле ханши Тайдуллы, которая подарила участок под создание монастыря святителю Алексию Московскому?
Или по какой такой причине в Нижегородском Кремле на месте Спасо-Преображенского собора располагается администрация города? У нас ведь мэрия Казани работает на том же месте, где еще шестигласная дума заседала.
Но мы ведь все понимаем, и не устраиваем шумных информационных кампаний, ни по поводу Москвы, ни по поводу других городов. В каждом городе своя историческая специфика.
Фото: © «Миллиард.Татар»
«Можно выбрать мечеть Марджани: она идеальна для этой роли»
– А с какими символами Казань вообще ассоциируется у России?
– Первое, что мне приходит в голову – это озеро Кабан и панорама Старо-Татарской слободы с мечетью Марджани. Туристам нравится простор на воде и колорит кварталов расположенных у набережной.
Дальше, это ансамбль Казанского университета. Как колоннада главного здания, так и расположенные с другой стороны здания городской обсерватории и анатомического театра. О специфическом назначении последнего здания все забывают, глядя на классические пропорции, а обсерватория – теперь объект ЮНЕСКО.
В целом Казанский Кремль – символ города. Особенно если не делить его на составляющие.
Красная колокольня Богоявленской церкви на Баумана, хоть и не самое старое здание Казани, но хорошо создает узнаваемый образ города.
Отдельно я бы выделил набережную Казанки, над которой возвышается Дворец земледельцев, а еще выше Казанский Богородицкий собор. Эту панораму наши гости фотографируют с Чаши и в другом ракурсе из Кремля, а сама эта территория летними вечерами – одно из самых посещаемых мест города.
– Нужны ли вообще мусульманские символы на банкнотах?
– В контексте отношений России и Глобального Юга на российских деньгах должен быть хотя бы один исламский объект. Это будет демонстрировать, что Россия – многоконфессиональное государство. Можно было бы для этой цели выбрать мечеть Марджани. Она идеальна для этой роли со всех сторон. Построена после визита Екатерины II в Казань, и символизировала разворот к политике веротерпимости. Она отсылает к имперским смыслам, которые нравятся нашему истеблишменту. Она фотогенична и интересна с точки зрения архитектуры как памятник барокко, увенчанный полумесяцем. Она дорога мусульманской общине Казани, потому что никогда не закрывалась и весь период СССР там совершалась молитва.
– А что еще можно поставить?
– Можно поставить древний Болгар. Там тоже много разных смыслов. И истоки ислама в Среднем Поволжье, и связь с Багдадским халифатом, и один из центров Золотой Орды. Есть и имперские смыслы. Вспомним, что Болгарское городище осталось не разрушенным благодаря воле императора Петра I, посетившего его в 1722 году. Другим заброшенным ордынским городам на Волге так не повезло. А Успенская церковь опять-таки символизирует нашу татарстанскую мультикультурность. То есть даже в Болгаре от идеи сосуществования разных религиозных общин, никуда не уйдешь.
Владислав Безменов, «Миллиард. Татар»
