— Наверное, можно было ее избежать, но я захотел, чтобы она осталась. В ней огромное сочувствие к представителям профессии, которая порой мало совместима с жизнью.
— А что вы как главный редактор, конкретно вы, Дмитрий Андреевич Муратов, делаете для того, чтобы эта фраза стала не только афоризмом, но и реальностью?
— Справедливый вопрос… Принимаю его на свой счет. Перед моим кабинетом висят портреты шестерых погибших, которые имели непосредственное отношение к редакции. Каждый раз вижу их, когда иду на рабочее место…
Но, надо сказать, с 2009 года мы не потеряли никого, хотя у нас было много проблем. Пашка Каныгин находился в заложниках у украинских сепаратистов… Или в ТАСС нельзя употреблять слово "сепаратисты"? Хорошо, пусть будут ополченцы... Много всего было, кое-что рассказал вам в начале беседы. Мы старались, учились на смертях наших товарищей...
— Чувствуете свою персональную ответственность?
— Огромную. Особенно перед Игорем Домниковым, погибшим первым. И за то, что в августе 2006-го я все-таки уехал в отпуск, а Анна Политковская улетела в командировку в Чечню, стала заниматься фондом имени Ахмата Кадырова...
— И… И что?
— Я понимаю, что произошло… Ведь за Политковской следили, мы знаем это. Потом покажу вам бывший кабинет Анны, который мы превратили в так называемую комнату расследования, там отмечено, откуда и куда ведут все ниточки...
Политковскую хотели убить давно, готовили преступление не один месяц, попытки совершались и до 7 октября 2006 года.
Поэтому я запретил ей лететь в Чечню, а она все-таки поехала. Из-за этого у нас была ссора, которая хорошо известна здесь, в редакции. Стояла дикая брань с двух сторон — с моей и Аниной…
— Не лукавите, говоря, мол, останавливал ее, а она поехала? Значит, вы хреновый главный редактор, если подчиненные вас не слушают.
— Да. Да. Да. Так и было. У нас своя служебная дисциплина. Она поехала, и, получается, я говно, раз не удержал. С другой стороны, остановить Аню было невозможно. Это выше человеческих сил. Она выполняла миссию — служила идеалам пацифизма. Политковская знала, что права человека выше всего на свете. Она это впитала.
— После ее убийства вы хотели закрыть газету?
— Да, это была третья сокрушительная смерть за относительно короткое время. Сначала в 2000-м убили Игоря Домникова, проломили голову, потом в 2003-м отравили Юру Щекочихина, и вот Аня Политковская в 2006-м. Все ходили черные…
И те люди, которые потом стали нашими блистательными спецкорами, — Рачева, Боброва, Милашина, Каныгин, Костюченко, Гордиенко — абсолютно грамотно, жестко, умно ответили мне: "Мы продолжим ее работу, а ты, выбранный главный редактор, делай свою". Я же не назначенец и не собственник, меня коллектив выбрал на два года. Последний раз — в середине ноября, полтора месяца назад.
— Двойную сплошную для себя нарисовали?
— Не очень понимаю этот термин. Я не вожу машину.
— Черта, которую лучше не пересекать. Целее будешь. Сменили ли вы риторику, тематику?
— Покривлю душой, если скажу, что не старался объяснять коллегам о неприемлемых рисках. У любой страны, а редакция — тоже страна, есть понимание, какой ущерб допустим во время боевых действий. Мы эту черту ощущаем по своим внутренним трагедиям. Что я понял? Мы не откажемся от расследований по Чечне, деятельности ЧВК или трагедии с малазийским Boeing на востоке Украины. Это не может быть предметом обсуждения и компромисса.
Куда я не хочу заходить? Прошу коллег никогда не лезть в чужую постель. И к детям.
— Еще раз: в постель и к детям?
— Именно так. Не буду расшифровывать тезис, приводить примеры. Считаю, дальше начинается не расследование, не общественно значимая история, а личная месть и вендетта. Ты мстишь, и тебе мстят. Абсолютно кровавое средневековье. Дает ли оно пользу? Кто-то считает, что да. Например, как объясняют в Европейском суде по правам человека, в отношении жен правящих политиков нормы повышены, пороги приемлемости увеличены.
Мне сложно рассуждать на эту тему, я и сам не без греха. Поэтому не лезу к другим. Если хотите назвать это компромиссом — пожалуйста, спорить не буду.
А все, что касается боевых действий на Украине, милитаризма, коррупции, вывода денег в офшоры — это наши темы, которые мы делаем лучше всех в России.
— Удобная позиция, Дмитрий. Мол, я не ангел, поэтому не буду говорить ни про одну дочку, работающую на хорошей должности в Центробанке России, ни про вторую, которая учится в США и владеет там квартирой за многие сотни тысяч долларов…
— Не буду это обсуждать. Никогда не говорю о личной жизни родных и близких.
— По-вашему, это правильно?
— Мне все равно, правильно или нет. Я так решил.
— Тонкий лед! Вы с удовольствием рассказываете, как продавали коллекционную клюшку Валерия Харламова за 100 тысяч долларов, чтобы помочь ребенку, страдающему из-за спинальной мышечной атрофии…
— Да, Тимуру Дмитриенко, которому нет еще и трех лет. Не хочу сейчас отвлекаться, напомните потом, покажу его поздравление мне…
И не то, что я с удовольствием отдал клюшку… Вот послушайте. Хочу, чтобы люди, у которых есть возможность помочь тем, кто оказался в безвыходном, тяжелейшем положении, особенно когда касается детских орфанных заболеваний, делали какие-то правильные поступки. Вот и все. Я совершил свой от отчаяния. А они — с удовольствием. В этом разница.
Клюшку на продажу я выставил от безысходности. Тимуру срочно нужны были деньги на самый дорогой препарат в мире. Поэтому ваше выражение "с удовольствием" прошу поменять на другое — "от отчаяния".
— Принято. Но я сейчас о другом, Дмитрий. История с клюшкой красивая, благородная, а про покупку квартиры в Нью-Йорке за… сейчас посмотрю в шпаргалке… 875 тысяч долларов вы говорить не хотите.
— Прочитал, что пишут на эту тему, и даже благодарен возможности обсудить ее с нормальным собеседником. Все касающееся моих близких является закрытой темой. Но на ваш вопрос отвечу, Андрей.
Генеральный директор и бухгалтерия меня несколько осаживают в желании новых проектов и людей. Чаще всего они правы, а жаль.
Мне продолжать? Я ни разу не брал бюджетных денег, не получал здесь, в стране, ни единого гранта. Сейчас предъявляют какие-то упреки из-за семьи, но я ведь не госслужащий. Не уверен, что вправе открывать имена людей, решивших помочь в некоторых жизненных проблемах моим родным. Зачем разглашать это?
Могу потом сказать вам несколько слов не под запись, но публично комментировать жизнь близких не буду, поскольку каждое мое слово приближает опасность для них. Я не идиот, чтобы подставлять их под удар — в переносном и буквальном смысле. И это не фигура речи, вы должны правильно понять. Все они взрослые, совершеннолетние люди, их проверяли по доносам в прокуратуру и Следственный комитет.
О своих доходах отчитываюсь раз в два года перед редакцией. Больше ни перед кем. Сделаю это и в марте 2022-го. Могу пригласить вас.
Естественно, плачу налоги.
Готов передать вам и справку 2-НДФЛ с пояснениями об отдельных тратах: инвалидная коляска для подопечного, лекарства и оплата операции для него же, взносы в благотворительные фонды, донаты в адрес "Медузы", "ОВД-инфо", "Важных историй" (все трое — иноагенты), представительские расходы. Ознакомьтесь. Можете опубликовать, если интересно. В обмен на аналогичную справку от главного редактора ТАСС. Мне нравится взаимный обмен декларациями руководителей медиа. Я согласен.
…Что еще осталось?
— Нобелевская премия, наверное.
— Ее перевели на специально открытый счет в ВТБ, с которого 22 декабря она и ушла обусловленными частями тем, кому мы на редколлегии решили помочь. В первую очередь, в благотворительные фонды. Пять миллионов рублей — в "Круг добра", столько же — "Дому с маяком". Если не были в этом детском хосписе, сходите, рекомендую. Иными глазами станете смотреть на мир. Еще, конечно, Нюте Федермессер и ее фонду "Вера", Чулпан Хаматовой и "Подари жизнь". Тоже по пять миллионов.
Сколько получилось? 20? Дальше считаем. Десять с небольшим миллионов — в фонд здоровья сотрудников СМИ. Плюс абсолютно потрясающему пацану Дане Фокину. Сыну российского офицера. В этом году он поступил в Бауманку на программирование. Стараюсь ему помогать и от себя лично. Даня — большой умница, много лет борется с лейкозом. Ему, правда, деньги пока не отправили, решаем технические нюансы.
Маленькую заначку оставим в распоряжении редакции на черный день — около пяти миллионов рублей из полученных 40 миллионов 190 тысяч. Это пересчет по курсу пяти миллионов шведских крон. Могу показать, как выглядит уведомление о поступлении денег на счет. Если хотите, тоже печатайте.
— Получится финансовый отчет, а не интервью.
— Вы сами стали задавать вопросы о деньгах.
И хотя об этом не спросили, скажу: я никогда не уеду из России. Никуда. И гражданство не сменю. От нашей с вами родины уехать можно только в отпуск. Чтобы отдохнуть. А потом опять сюда. И все по новой.
Это и о том, чем мы занимаемся сейчас. Наши две главные темы на 2022 год — спасение российских лесов от пожаров и вырубки, а детей — от смертельных болезней.
Можно чуть иначе скажу, Андрюш? Давайте падежи сменим. Нет бесполезным усилиям!
И восклицательный знак в конце. Очень хочу, чтобы силы, которые еще готов приложить, не пропали даром... На сколько меня хватит? Вот столько и буду прикладывать…
— Есть предложение выпить, Дмитрий. За все сказанное.
— Не возражаю.
— Все-таки Новый год скоро. Вот вы были когда-нибудь Дедом Морозом?
— Конечно. И здесь, в редакции, и обходил квартиры сотрудников, поздравлял. Потом с трудом уходил...
— Что пить-то сейчас будем?
— Гендиректор ТАСС Сергей Михайлов прислал подарок на мое недавнее 60-летие — ящичек с отличной чачей. Литров на десять. Потихоньку употребляю напиток, применяю по назначению.
И не вижу в этом ничего зазорного.
— Вот что, оказывается, по-настоящему сближает представителей столь разных медиа!
— И это правильно. Нет бесполезных усилий!
Редакция не поддерживает употребление алкоголя. Чрезмерное употребление алкоголя вредит вашему здоровью.
